Свидетель. Георгий Александрович КАЮРОВ

снегом. Тёплая осень согрела декабрь, он и рад стараться – солнце, солнце. Правды ради, в понедельник, к ночи, немного похолодало. И вот вторник удивил – снегу навалило под крышу.

      Пришли дочь Ольга, сын Василий с детьми, – помогли расчистить двор. Снег белый, красивый! В общем, неделя началась славно, так и текла, как в сказке, если не считать позапрошлой ночи. После неё нет на душе покоя. Сон приснился странный… Что-то я такое уже слышала наяву или видела, никак припомнить не могу. Да ну, бог с ней, с этой ночью.

      Сегодня утром приехала дочь Елена. Сейчас они с Ольгой хозяйничают на кухне. Никогда не было такого хорошего настроения. Вот только в груди, как открытая рана, – печёт на разрыв.

      Ху-у-у! Пройдёт, не такое переживали. Замечательная штука – хорошее настроение! Оно способно быстро сгладить что угодно, до сего дня незнакомое, особенно мимолётно всплескивающуюся тревогу за странное жжение. Тревога, всё-таки, назойливая!

      Зимой работы по двору мало. Скотина накормлена. Дочери управляются искусно. Воды принести, что ли? О чём не хочется думать сегодня, так это о здоровье. Хорошее напоминание всем в старости, а особенно когда уже за восемьдесят: об опасности нельзя забывать. Вот его, хорошего настроения, предательская миссия. Солнышко, снежок радуют глаз, но душу не утешают. Прав Юрий, счастье – это душевный комфорт плюс здоровое тело. При душевном комфорте нельзя быть счастливым, если палец болит. И, наоборот, при здоровом теле не ощутишь счастья, если в душе тревога.

      Душа поёт, сердце болит, в груди пекло… Фу-у-ты! Полведра воды не ахти какая помощь, но всё ж при деле, полное – уже не под силу.

      – Мама, что ты делаешь? Мы что, воды не принесём? Посиди с нами. Хочешь, пойди, полежи. Скоро будем обедать.

      – Хорошо, хорошо, ху-ух, – выдохнула я и, согласившись с дочерью, пошла в дом. Елена заботливая у меня. – Лучше в доме полежу. Я вам тут не нужна, – захотелось побыть одной. – Что-то Юрий не едет. Наверное, очень занят.

      – Приедет твой Юрка, – огрызнулась Елена и себе под нос добавила: – Всего-то внук, а любит его как сына.

      – Что-то сказала, Лена? – отозвалась Ольга.

      – Нет, ничего. Последнее время заговариваться начала, – ответила Елена и, зыркнув матери вслед, пробурчала: – Ещё, чего доброго, дом ему отпишет.

      Что-то тяжеловато на душе. Столько лет мечтала собрать вокруг себя детей, и вот мечта сбывается, а на душе тоска. Ольга переехала жить в отчий дом, глядишь, и Софья вернётся. Елена и Анна с семьями – в соседних посёлках, всё рядом. Маруся живёт далеко, в Луганске. Видно, там её судьба. Василий, сын, всегда при родителях. Не увидела я в нём наследника. Василий – это моя материнская боль…

      С переездом Ольги, что-то ёкнуло: больше Юрия с семьёй не увижу. Тут же отмахнулась от тоскливой мысли-разлуки. Не увижу его больше – сверлило в голове. Не хочу разбираться, кто прав, кто виноват? Мать с сыном в своих, не очень простых отношениях, сами разберутся. Пока Ольга будет жить здесь, Юрий не приедет – это точно. Вот какие мысли мучили сейчас, когда осталась одна. Нахлынула тоска. Я обвела взглядом комнату, в которой лежала, ожидая обеда. В этой комнате прошла вся жизнь. От волнения напряглась и сдавила руками грудь. Жжение плавно перешло в тяжесть и одним большим камнем придавило меня к кровати. Скрещённые на груди руки легли вдоль тела и погладили мягкое покрывало. Сейчас пройдёт. Надо отвлечься. Эта кровать – моё приданое. Покрывало мы с мужем Саввой купили ещё в Галаце на ярмарке.

      Нет. Не проходит.

      Из кухни доносились звуки передвигаемой посуды. В груди опять запекло и напомнило о болячке. Тяжеловато дышать. Посмотрела на часы. Время близилось к обеду. Тревожные мысли носили меня по комнате от вещи к вещи и окунали в воспоминания. Неожиданно перед глазами появилась Ольга, и я вздрогнула от внезапности. Что такое? Она стояла надо мною, и что-то говорила, но я ничего не слышала, только видела, как губы шевелятся, и она внимательно на меня смотрит. Я обвела взглядом комнату, ища предметы, издающие звук, но всё вокруг утонуло в безмолвии. Я потянула носом воздух, наполняя лёгкие, с шумом выдохнула, прислушиваясь к выходящему воздуху, но ничего не услышала. Что? Всё? Почему? Посыпались, совсем не к месту, вопросы, с силой сдавливая голову. В прежние времена от такого давления дико болела голова. Не ощущаю боли, только глушит. Наверное, уши заложило, мелькнуло в сознании. Надо сглотнуть слюну и приоткрыть рот. Сглотнула, и слюна медленно, как будто скворча, поползла по пересохшему горлу, но слух не появился. Что происходит?

      Вдруг раздался бой часов. Бом! Бом! Раз, два, три…, двенадцать! Полдень! Я отчетливо услышала – часы пробили полдень. Ага! Слух всё-таки есть. Что-то изнутри потянуло со жгучей силой, рвануло, растекаясь жаром по всему телу и вышло, оставив меня холодной. Глаза непроизвольно закрылись… Стоп!!! Я умерла!

      Надо же, вот и всё! Восемьдесят три года, больна не смертельно, а умерла. Умерла здоровая! Умом можно двинуться от такого.

      Наверное, все так умирают. Какая-то неведомая сила изнутри, одновременно, вырывает ниточки жизни сразу из всех органов. И всё, конец!

      Говорят, чего боишься, от того и умрёшь. Всю жизнь боялась