Витязь. Тенета тьмы. Наталия Нестерова

пожалуйста, вытащи меня отсюда! Дядя Вася Ларионов дал позвонить, на минуточку, мам! Как вы уехали, мне сюда сразу двух теток подселили, цыганок страшных, мама, они докапываются ко мне, помоги, я не хочу тут быть, не хочу-у-у-у, мама! Меня заперли-заперли-заперли…

      Гудки; Ирма похолодевшей рукой стиснула стеклянное тельце телефона.

      – Ого, – сказала Наталья Петровна, прекрасно расслышавшая заполошные крики Алины. – Так у нас еще не вечер, получается. Разворачиваюсь. Только не рыдать и не падать в обморок. И не такие учреждения брали.

      Пока Наталья Петровна искала место для маневра, Ирма дрожащими руками гоняла список записной книжки.

      С каждым звонком было все хуже: король двергов не брал трубку, а телефон адвоката вовсе был выключен, начальник ее собственной службы безопасности что-то беспомощно мямлил об отсутствии опыта работы с уголовными делами…

* * *

      Ирма, стискивая айфон, кусала губы. Кому позвонить? Оставался еще один вариант. Крайний. Последний.

      Ноготь с акриловым типсом с ненавистью ткнул в экран.

      – Че, мать, че? – послышался торопливый сиплый говорок. Вася-Брови. – Доброго тебе здоровичька, на! Мать, матушка, благодетельница! – раболепно задышал Вася. – Как дела твои, все чики-пуки? А может, обидел кто? Ты только скажи, всех ушатаем!

      – Вася, – дрогнувшим голосом сказала Ирма. – Моя дочь в тюрьме.

      – Опа-на! – Голос Васи прозвучал радостно, даже гордо. – По серьезке малолеточка! Мокруха? – В вопросе была явная надежда.

      – Вася. Нет, не в тюрьме, я неправильно выразилась… Алина в полиции…

      – В изоляторе временного содержания, – со знанием дела произнесла Наталья Петровна, открывая окно. Прикурила и прицельно выдохнула дым в ночь.

      – Помоги мне, Вася… К ней в камеру посадили каких-то уголовниц! Этот следователь, он сделал все назло, мы просили, просили!..

      Ирма до боли закусила губу, чтобы не разрыдаться, слабо и позорно.

      – Из ментовки дочку выкрасть? Ох, матушка… не вели казнить, этого не могу, на, пардону просим, чо…

      – Ну я не знаю, Вася… подселить к ней в камеру кого-то… своего. Чтобы защитил. Меня… мне… кажется, меня некому больше защищать…

      И она все-таки заплакала – беззвучно, неслышно. Вася еще говорил, что ему некого направить на помощь Алинке, он вроде как законник, а законникам никаких женщин не полагается, да и кругом одни шкуры, а надежную бабу найти непросто…

      – Дайте уже ему отбой, этому шантрапе, он и так узнал слишком много, – заговорила Наталья Петровна, выдыхая пряную дымную струю. И продолжила после мхатовской паузы: – Мой папа, Ирмочка, был известным профессором-математиком. У нас имелась дача в трех часах езды от Москвы. Недалеко от дачи был колхоз, а в нем пастух – совершенно очаровательный и глубоко пьющий мужчина по имени Владимир.

      Ирма опешила, замерла, царапнув стекло айфона.

      – Позже сам профессор Успенский поражался многообразию лексических форм обсценной[1]

1

Ненормативная.