Императрицы (сборник). Петр Краснов

лежат неподвижные, ничем не колышимые. За длинным домом Монплезира молодые ели, липы и дубы не шелохнутся. Птицы там гомонят, укладываясь на ночь.

      Молодежь расшалилась. Рита водит по мраморным шашкам Алексея Григорьевича – учит его англезу. Ранцев разговаривает с Нарышкиной, а сам все оглядывается на раскрытые двери дворца, откуда доносится стон настраиваемой скрипки и мягкий звон клавикордов. Там накрывают на шести «штуках» ужин.

      Цесаревна, в мужском костюме, в серебристо-сером кафтане, белых атласных панталонах, в чулках с пряжками и башмаках, присела на балюстраду и, прищурив глаза в длинных ресницах, смотрит на море. Закатное небо золотит ее щеки, волосы загораются бронзой. Подле нее Лесток, Грюнштейн и группа гвардейской молодежи.

      – Рита, – говорит она томным голосом, – будет тебе мучить Алексея Григорьевича. Садитесь, камрады, на зеленую скамью и слушайте: будет игра в буриме.

      Игравшие в карты послушно поднялись от стола.

      – Будет игра в буриме, – повторяет Грюнштейн. – Ее Высочество назначает. Что изволите назначить, Ваше Императорское Высочество?

      – Лира и… чудиха…

      – Камрады… Дается: «лира» и «чудиха»…

      – Отдать за лиру – готов полмира, – говорит молодой Михайла Воронцов, – вот насчет чудихи… Никак не придумаю… Бегут волчихи, как после пира…

      – Ну, знаете, как в лужу, – говорит красноносый семеновец.

      – Тише ты, косматый Вакх, – строго останавливает цесаревна. – Рита… Что ты предложишь?..

      – Ваше Высочество, – приседая в низком «придворном» реверансе, говорит Рита, – я – пас…

      – Кажется, твой брат что-то придумал.

      – О, Ранцев совсем не поэт, – кричит Грюнштейн, – ну, валяй…

      Ранцев встает и, глядя в столовую, говорит, слегка запинаясь:

      Совсем забыл свою я лиру,

      Другому кланяюсь кумиру…

      Уже женат: жена чудиха,

      В мозгу, в дому неразбериха…

      – Знатно, – говорит цесаревна.

      – Не верьте ему, Ваше Высочество! – кричит Грюнштейн. – С лирой никогда Ранцев не был дружен, ее забыть ему нетрудно… А вот ежели он да воинский артикул станет забывать, то и будут ему палочки… Кумир у нас у всех один… И сержанту Ранцеву жениться?.. На ком?.. На чудихе?.. Франко-русская дружба нам самим Петром Великим заповедана… Разве она чудиха?.. Перл!.. Диамант чистейшей воды!..

      Точно продолжая его слова, в этот миг кончилась настройка инструментов, клавикорды проиграли ритурнель вступления и молодой мечтательный, прекрасный голос понесся по морю:

      – Люби меня, пастушка, я полюблю тебя,

      Другой служить не буду подруге никогда.

      Любовь – веселье, рай в прелестный месяц май.

      Любовь – веселье, рай, – прелестен месяц май.

      Ведь это рай – веселый месяц май…

      И опять забрызгали, упадая каплями студеной струи, звуки клавикордов.

      Цесаревна смотрит на