Осиновый крест урядника Жигина. Михаил Щукин

на крылечко с маленькими перильцами, миновали сени, и на стук в двери отозвался женский голос:

      – Заходите, не заперто!

      Зашли, следом за ними, обгоняя, закатился морозный клубок и растворился в тепле на ярких, цветных половиках. Статная молодая хозяйка месила тесто, и руки ее, голые до локтей, были измазаны в муке.

      – Принимай, Катерина, постояльца. Урядник Илья Григорьевич Жигин, прошу любить и жаловать.

      – Милости просим, – отозвалась хозяйка, – раздевайтесь, в горницу проходите. Я хлеб только в печь поставлю и на стол соберу.

      – Да нет, я проходить не буду, – отказался Земляницын, – мне еще кое-куда заглянуть надобно. Отдыхай, утречком забегу за тобой, тогда и поговорим. А теперь, как говорится, до свиданья, и приятных снов.

      Дверь за Земляницыным, впустив еще один белый клубок, захлопнулась, на улице едва различимо скрипнула калитка, и Катерина еще раз пригласила:

      – Да вы проходите, проходите, Илья Григорьевич, намерзлись, наверное, за дорогу-то, грейтесь. У меня тепло, печку только что истопила.

      Жигин разделся, взял с собой кобуру с револьвером, шашку и прошел в горницу. Сел на широкую деревянную лавку, откинул голову к стене и с наслаждением вытянул ноги – притомился он все-таки за последние дни. Спал мало, накоротке, и сейчас, оказавшись в чистой и уютной горнице, где все было обихожено старательными женскими руками и где каждая вещичка, даже цветная занавеска на окне, источала покой, едва удержался, чтобы не уснуть. Резко встал, прошелся по горнице. Передернул плечами, разгоняя дремоту, подошел к окну. Смотрел поверх занавески, как на улице сгущается темнота, и все думал, тянул, будто длинную, без обрыва, нитку, одну-единственную мысль, которая не давала ему покоя и которой он боялся больше всего; старался отогнать, но она упрямо возвращалась: «А не обманула меня Марфа? Не послала туда – не знаю куда, искать неведомо чего?» И сам же себя осекал: «Если уж запряг, ехать надо, а не под брюхом у коня мельтесить! Поехал – езжай!»

12

      – Про Столбова забудь! И про Губатова забудь! Таких фамилий ты отродясь не слышал. И людей этих, соответственно, в глаза не видел. Еще раз повторить? Или сразу запомнишь?

      – Не дурнее прочих, запомним.

      – Вот и замечательно. А теперь запоминай дальше. Стоит перед тобой, собственной персоной, в натуральном виде и обличии, Егор Исаевич Расторгуев, представитель Общества «Сибирский мукомол», и едет он на Первый Парфеновский прииск по личному приглашению тамошнего управляющего Савочкина, чтобы заключить договор на поставку муки. Тебя этот самый Расторгуев нанял для поездки как известного своей лихостью извозчика и обещал хорошо заплатить. Больше ты ничего не знаешь, и Расторгуева никогда раньше не видел. Запомнил? Повтори.

      Извозчик, который совсем недавно подвез молодых людей, Столбова и Губатова, к Сибирскому торговому банку, а увез только одного Столбова, сидел сейчас на низкой и шаткой табуретке, смотрел снизу вверх узкими чалдонскими глазами, и взгляд его был совершенно