Князь Рус. Юрий Никитин

их, ибо преступившие закон – есть преступившие, и жить им среди людей нездорово. Но кто спорит, что Чех лучший вождь, чем Рус?.. Однако пойдем за Русом потому, что теперь можем отплатить ему той же монетой.

      – Вы попросту все сгинете, – сказал Гойтосир с неудовольствием.

      – Да, но сперва сгинем мы, а Рус… Он успеет увидеть, что мы платим должок.

      Гойтосир молчал, и Сова понял, что волхв больше ничего не спросит. Даже убийца и насильник, что вырвет кусок хлеба у нищего, ревностно блюдет мужской долг чести. Рус спас их от смерти, теперь их жизни принадлежат ему. Он сам никогда об этом не заикнется, иначе он стал бы не мужчиной, но они помнят сами, ибо тоже перестанут быть мужчинами, если забудут или сделают вид, что забыли. Человек живет недолго, а честь или его бесчестье переживают века, от позора он там переворачивается в могиле, а его дети клянут опозорившего род отца.

      По ту сторону полога была пляска огней, пылающих факелов, топот ног, веселые вопли, смех, звучные шлепки по голым плечам и спинам. Пахло сладковатым дымом множества костров, пережаренного мяса, мужского пота.

      В шатре же воздух был спертым, душным, жарким, но Рус все лежал, уставившись недвижимым взором вверх, где на толстом шесте было укреплено полотно шатра. Все же лучше обливаться потом, чем быть чужим на развеселом празднике, где его самого обделили.

      Ис держалась тихо, как мышь. Ее ласковые сильные пальцы терли ему затылок, разминали спину, но губы разомкнула лишь далеко за полночь:

      – Скоро утро. Тебе стоило бы выйти к костру. Все равно не спишь.

      – Не хочу, – пробормотал он.

      – От себя не скроешься, Рус. Костер в трех шагах от шатра. Там только твои друзья. Ты оскорбишь их, если не выйдешь.

      Он покачал головой:

      – Пусть зайдут сами.

      – Нет, – сказала она непреклонно, – они не зайдут. Но костер совсем рядом. И там только твои друзья. Их немного, но они – друзья!

      Она настойчиво теребила, подталкивала, тащила, и он в конце концов поднялся, качнулся к выходу. Лишь перед пологом заставил себя выпрямить спину, надел беспечную улыбку и отбросил полог в сторону.

      Воздух показался чист и свеж, хотя сильно пахло разогретой смолой, горящим деревом, а ноги плясунов поднимали тучи пепла. Костры полыхали всюду, а возле ближайшего сидели люди, которые не пели и даже не пили. Негромко беседовали, но когда показался Рус, разговоры умолкли. Он ощутил себя на перекрестье взглядов. Потом один из мужчин, Бугай, приветственно помахал рукой:

      – Рус! Не спится? Посиди с нами.

      Вся степь была в огнях. Люди переходили от костра к костру, разговаривали, спорили, смеялись. Доносились взрывы хохота. Мелькали силуэты пляшущих. Среди поющих Рус узнал и звонкий голос Баюна. В красноватом свете Рус видел движущиеся фигуры танцоров коло, земля ритмично вздрагивала.

      Перед шатром Руса полыхал костер. Подле огня сидели Сова, Буська, Моряна, Бугай. Все хмуро молчали, переглядывались искоса. Рус тоже сел молча, тупо смотрел в пляшущее пламя. Похоже, огонь тоже ликует, что уйдет с Чехом или Лехом.

      Послышались шаги, из красного воздуха вынырнул Ерш. Бугай протянул ему