Князь Рус. Юрий Никитин

Лех остался поболтать с Бугаем, а Рус убито вернулся к своим повозкам.

      Так они и тянулись, вздымая пыль. Здесь, когда колеса не увязали, а стучали по твердому, волы повеселели, а измученные люди забирались в повозки. К Русу подскакал возбужденный Буська, радостно сообщил, что неподалеку наткнулись на ключ с холодной водой. Скот напоили, бурдюки наполнили.

      Рус оглянулся на беглых рабов. Повозки тянулись мимо, а они уже почти все лежали на земле. Лишь с десяток стояли, прислонившись к каменной стене. Они ничего не просили, только провожали запавшими глазами повозки.

      Он зачем-то слез с коня, а сзади над ухом шелестнул тихий голос:

      – Они все умрут.

      Он вздрогнул:

      – Ис, не подкрадывайся так тихо! Я когда-нибудь тебя нечаянно убью.

      Ис с печалью и скорбью смотрела на измученных людей. К ней подошла Заринка, в ее глазах отвращение медленно таяло, взамен пришло удивившее Руса сострадание. В темных глазах Ис была глубина лесного озера, которая его всегда пугала и притягивала. Заринка обняла Ис, и они стояли молча, разные, как день и ночь… и в чем-то одинаковые.

      – Они умрут, – повторила Ис.

      – Я знаю, – огрызнулся он.

      – Им хотя бы воды, – сказала она с упреком. Заринка прижалась к ней крепче, словно передавала часть силы.

      – Это беглые рабы, – возразил он. – Убийцы, воры, преступники. Разве у вас их не казнят? Но им дали возможность жить, работая в каменоломнях. Убили стражей, а это люди, у которых жены, дети! Прав был Чех.

      – Прав, – ответила она тихо. – Но есть вещи выше даже правды.

      – Что? – не понял он. – Что есть выше правды? Выше справедливости?

      – Доброта, – ответила она тихо. – Милосердие.

      Он стиснул зубы, отвернулся, стараясь не смотреть в сторону беглых рабов. Сейчас они тоже бегут от козней всесильной Коломырды, и кому нужна правда и справедливость?

      Проехали все повозки Чеха, затем долго тянулись телеги Леха. Когда показались подводы Руса, он отъехал от Ис с Заринкой, но и спиной чувствовал немой укор. На облучке третьей телеги сидел Корнило, старый волхв, чем-то похожий на Гойтосира, такой же седой, длинные серебряные волосы на лбу перехвачены простым кожаным ремешком, темное лицо, нос крючком. Он остро взглянул на рассерженного Руса, чему-то усмехнулся, натянул вожжи. Кони охотно остановились.

      В длинной белой одежде он был похож на духа, вставшего из могилы, – бледное лицо, горящие глаза, но Рус знал, что на самом деле Корнило во всем уступает Гойтосиру, тот редко позволяет ему даже помогать при жертвоприношениях. Может быть, потому Корнило и держался ближе к Русу, найдя в нем что-то родственное: тому тоже редко что удавалось.

      – Что-то случилось? – крикнул Рус зло.

      Он вскочил в седло, Ракшас заплясал под ним, чувствуя тревогу и растерянность всадника и не зная, куда кинуться.

      – Да нет вроде, – ответил Корнило медленно, – мне показалось, что ты волишь что-то сказать.

      У него был скрипучий голос, слишком резкий и сильный для старика. На коленях лежал посох с резным кругляшом,