Мне снова 15…. Геннадий Марченко

состоянии, хотя когда сдавать придётся и придётся ли вообще – тот ещё вопрос.

      После того как парни вывалили на меня массу нужной и ненужной информации, Муха заявил:

      – Пацаны, у меня тут в кустах за сараями заныкано пол-литра «Кофейного ликёра». Может, сообразим на пятерых?

      «Господи, это что ещё за хрень?! – думал я, с трудом влив в себя полстакана дурно пахнувшей сладковатой жидкости. – Вот как тут избавишься от вредных привычек, когда если не станешь пить со всеми, начнут коситься. Хоть бы закусить чего взяли. Плавленые сырки в эти годы уже вроде бы должны продавать, наверняка любимая закуска советских алкашей стоит копейки».

      К этому времени я окончательно оклемался от удара током. Поинтересовался, как это вообще произошло, и выяснилось, что я на спор схватил свисавший с дерева после вчерашней грозы оголённый провод. Так что теперь Бугор должен мне рупь. Новый рупь, который вошёл в обращение после проведённой 1 января этого года денежной реформы.

      – Бугор слово держит, – протягивая мне слегка помятую купюру желтоватого оттенка, с ленцой процедил проигравший.

      Вот же, мама дорогая, какой идиот этот Егор Мальцев! А если бы он на спор с третьего этажа сиганул? Да ещё и на асфальт? Я, конечно, в молодости тоже немало глупостей совершал, но границы чувствовал, а этот, похоже, какой-то безбашенный.

      – У меня есть мятные конфеты, зажуйте, чтобы предки не унюхали, – выудил из кармана штанины пригоршню леденцов Муха и первым отправил в рот желтоватую горошину.

      Я тоже взял одну, более-менее чистую, и принялся безуспешно перебивать неистребимый запах сивушного ликёра.

      Тем временем вечер окончательно вступил в свои права, и было озвучено предложение разойтись по домам. Мы с Мухой двинулись вместе, раз жили в одном доме. Только в разных подъездах, к тому же он на первом этаже, а я на втором.

      Дом не впечатлял. Вернее, впечатлял своей облупленной штукатуркой, покосившейся подъездной дверью, выбитыми кое-где стёклами, заменёнными кусками фанеры, а в одном случае просто подушкой, и сонмом самых разнообразных запахов, выплескивающихся во двор из раскрытых окон.

      Здесь, во дворе, жизнь шла своим чередом. С криками носилась мелюзга, старики резались в домино за самодельным кривым столом, бабульки на лавке под раскидистым клёном чесали языками, сплёвывая на землю шелуху от семечек. Короче, небогатый московский дворик, каких в 1960-е годы в столице навалом. В моём детстве было примерно то же самое, всё-таки первые семь лет своей жизни я прожил в рыбинской коммуналке, и увиденное сразу вернуло меня мыслями в моё, казалось бы, уже давно забытое прошлое. Спазм сжал горло, глаза увлажнились, но я силой воли прогнал не вовремя нагрянувшую ностальгию.

      – Здрасте, Алевтина Васильевна! – крикнул Муха в сторону женщины лет сорока, развешивавшей на протянутых между двух деревянных столбов верёвках выстиранное бельё.

      – А, Витя, здравствуй. Ну как, нагулялись?

      – Ага,