Золотая шпага. Юрий Никитин

на царя. Он был такого же огромного роста, курнос, с пронзительно голубыми глазами и очень светлыми волосами.

      – Взя-а-али! – закричал капрал зычно и первым ухватился за постромки. Гаубица поползла дальше.

      Лякумович толкнул Александра:

      – Узнал?

      – Нет. Кто это?

      – Константин, сын императора. Бравый воин, хоть и молодой. Пожелал служить простым солдатом. И как видишь, дослужился до капрала…

      Лякумович, снисходительно проводив взглядом сына Павла I, любовно погладил свои знаки различия поручика.

      – Ничего, – ответил Засядько неопределенно. – Бонапарт тоже был капралом. Ну и как он?

      – Бонапарт?

      – Нет, это чадо императора.

      Лякумович оглянулся по сторонам, наклонился к товарищу и прошептал опасливо:

      – Говорят, туп как пробка. Выше капрала не прыгнет. Ну, капитана. Однако парень честный и добросовестный. Никакими привилегиями не пожелал пользоваться, ест только из солдатского котла. Солдаты его любят и ждут не дождутся, когда он станет императором…

      – Да-а, – протянул Засядько, – теперь Суворову наверняка вручат звание генералиссимуса.

      – Почему?

      – Генералиссимуса дают полководцам, командующим несколькими, чаще союзными, армиями, или тем, у кого в подчинении имеются принцы королевской крови… Суворов командует русской и австрийской армиями – раз, у него в подчинении сын императора – два!

      Невероятных усилий стоило тащить лошадей с тюками, орудия и зарядные ящики. Плотные тучи, плывшие над скалами, пропитывали одежду сыростью, пронизывающий ветер покрывал шинели ледяной коркой. Свирепствовала вьюга. С гор срывались огромные камни и с грохотом катились вниз, захватывая с собой солдат. Многие замерзали на привалах, многие падали в пропасти.

      И все время в пути губы Александра шевелились. Лякумович, который шел в нескольких шагах сзади, наконец собрался с силами и догнал Засядько. Поручика заинтересовала мысль: что мог шептать железный капитан во время этого адского похода? Молитву Пречистой Деве Марии? Или имя любимой девушки?

      Засядько шагал широко, но не поспешно – экономил силы. Он напоминал скалу, о которую разбиваются океанские волны. Казалось, дорога сама стелется ему под ноги. Время от времени он оглядывался, покрикивал на отстающих и снова шел вперед, суровый и непоколебимый. А губы его опять шевельнулись.

      – Александр! – окликнул Лякумович и не узнал собственного голоса: послышался какой-то мышиный писк. – Александр, что ты там шепчешь?

      Засядько, не удивившись вопросу, молча протянул левую руку ладонью кверху. За широким обшлагом рукава прятался плотный листок бумаги. Лякумович присмотрелся, но ничего не мог сообразить. Там было несколько фраз, и все на незнакомом языке.

      – Не понял, – признался Лякумович.

      – Английский, – ответил Засядько коротко.

      – Все равно не понял. Что ты делаешь?

      – Учу, – ответил железный капитан.

      Голос