Ночь в Лиссабоне. Эрих Мария Ремарк

часто сомневался, читая, как писатели описывают страх и испуг… у жертвы, мол, замирает сердце, она стоит в оцепенении, купается в поту, по спине и по жилам пробегает мороз… я считал это штампами и дурным стилем… возможно, так оно и есть, но притом это чистая правда. Я на себе испытал, все правильно, хотя раньше, когда понятия об этом не имел, только смеялся.

      Подошел официант:

      – Не желаете компании, господа?

      – Нет.

      Он наклонился ко мне:

      – Не хотите ли, прежде чем отказываться, взглянуть на двух дам у стойки?

      Я посмотрел туда. Одна весьма хорошо сложена. Обе в вечерних платьях. Лиц не разглядеть.

      – Нет, – повторил я.

      – Это же дамы, – сказал официант. – Та, что справа, немка.

      – Она вас сюда послала?

      – Нет, сударь, – ответил официант с очаровательно невинной улыбкой. – Это моя идея.

      – Ладно. Забудьте свою идею. Лучше принесите нам закусить.

      – Чего он хотел? – спросил Шварц.

      – Свести нас с внучкой Маты Хари. Наверно, вы дали ему чересчур много чаевых.

      – Я пока не платил. Думаете, они шпионки?

      – Возможно. Но в пользу единственного интернационала на свете: денег.

      – Немки?

      – Одна, по словам официанта.

      – Как считаете, она здесь затем, чтобы заманивать немцев обратно?

      – Вряд ли. В похищениях людей сейчас больше наторели русские.

      Официант принес тарелку бутербродов. Я заказал их, потому что чувствовал действие вина. Хотел сохранить ясность мысли.

      – Не хотите поесть? – спросил я у Шварца.

      Он рассеянно покачал головой:

      – Я не подумал, что эти сигареты могут меня выдать. И еще раз проверил все, что имел при себе. Спички, тоже французские, я выбросил вместе с оставшимися сигаретами и купил немецкие. Потом вспомнил, что в паспорте у меня стоят французский въездной штамп и виза и, стало быть, в случае обыска французские сигареты были бы вполне оправданны. Мокрый от пота, злясь на себя и свой страх, я вернулся к телефонной кабинке.

      Пришлось ждать. Женщина с большим партийным значком позвонила по двум номерам, пролаяла приказания. Третий номер не ответил, и она, злая и властная, вышла из кабинки.

      Я позвонил другу. Ответил женский голос. «Будьте добры, можно поговорить с доктором Мартенсом? – спросил я и заметил, что охрип. «Кто у аппарата?» – осведомилась женщина.

      «Друг доктора Мартенса». Назвать свое имя я не мог. Не знал, кто у телефона – его жена или прислуга, но ни той ни другой выдать себя не мог.

      «Ваше имя, пожалуйста», – сказала женщина.

      «Я друг доктора Мартенса, – повторил я. – Так ему и скажите. По срочному делу».

      «Сожалею, – сказал женский голос. – Если вы не назовете свое имя, я не смогу вас записать».

      «Вам придется сделать исключение… – сказал я. – Доктор Мартенс ждет моего звонка».

      «Если так, вы можете сказать мне свое имя…»

      Я лихорадочно размышлял. Потом услышал, как положили трубку.

      Я