В ожидании Синдбада. Наталия Миронина

перевела взгляд на часы и ойкнула – судя по всему, она проспала почти сутки. Услышав ее движения, в комнату заглянула Калерия Петровна.

      – Как ты? Выспалась? – Она присела на край дивана.

      – Да, мам. Я даже не помню, как заснула.

      – Это хорошо. Так и должно быть.

      – Ты на работу идешь?

      – Я уже была на работе, – улыбнулась мать, я зашла тебя проведать и перекусить. Вставай, вместе пообедаем.

      – Ты знаешь, у нас очень хорошо дома, – улыбнулась Ника.

      – Знаю. – Мать поцеловала Нику и пошла на кухню.

      – Ты сегодня оставайся дома. Поваляйся, книжки почитай. Дел никаких нет. За хлебом только сходи. – Калерия Петровна разогревала обед.

      Ника с мокрой после душа головой сидела с ногами на стуле и грызла корочку хлеба.

      – Схожу, – ответила Ника. – Может, еще что-нибудь надо сделать?

      – Не надо. В выходные окна помоем.

      При этих словах Ника сморщилась. Шло лето, но оно никогда уже не будет таким, каким его представляли они с Егором.

      – Ника, перестань! – Калерия Петровна положила ложку и подошла к дочери.

      – Мама, где Егор? – уже в голос зарыдала Ника. Все, что накопилось за эти дни, вырвалось наружу. Мать гладила ее по голове, пытаясь успокоить.

      Одиночество – это лучший способ понять происходящее. Ника проводила мать на работу, уселась за письменный стол. На листе бумаги она аккуратно начертила таблицу. В каждую графу внесла дату и время, рядом записывала все, до мельчайших подробностей, что происходило в этот день. Зачем она это делала – она еще не знала. Егор был в Москве в день гибели отца. И это обстоятельство не давало предположить каких-либо версий. А Ника не знала и не догадалась спросить у следователя, был ли Егор в этот день на занятиях. В какое время ему сообщили о случившемся, как, на какой электричке, каком автобусе или на чьей машине он добирался до Славска. Ника ничего этого не знала, и получалось, что вместо этого жуткого дня образовалась «черная дыра». Свою таблицу она рассматривала несколько минут, потом вздохнула. Ника не была наивной – понятно, что никуда она не «полезет», ни в чем разбираться не будет, она побоится помешать розыску и следствию. Все, что она сейчас аккуратно записала в колонки, – она сделала, чтобы попытаться ответить на вопросы внутри себя.

      За хлебом она пошла к вечеру. Пошла и очень пожалела. Город возвращался с работы, вел детей из садиков, вышел просто прогуляться. Каждый встречный считал своим долгом остановить ее и, выразив сочувствие, попытаться что-нибудь узнать.

      – Что-то Егора не видно. Ты его давно видела?

      – Ты не знаешь, кто в их квартире сейчас живет?

      – Как Калерия Петровна? Переживает, поди?!

      Последний вопрос задавали тетки. Время скорби в городе прошло, наступило время любопытства. Ника умело уворачивалась, ответы давала обтекаемые, неконкретные. Ее пытались «поймать», но она тут же прощалась и уходила от разговора.

      – Ой,