Прыщи. Станислав Сыроватко

s>

      И будет время многих писем рваных

      И тел без всякой ауры – чужих.

      1. Новый двор

      Человеку свойственно забывать лицо, с которым он входит в мир. Каждый из нас или предал, или предан, оставшийся же вне этого становится подобен лишайникам, просто осуществляя фотосинтез. Приходит понимание, что вера, которой ты жил, не стала реальностью и во времена всеобщей лжи превращается в экстремизм, а просто заученные правила золотого сечения жизни ты не умеешь применить: любое усилие или бесполезно, или вредно. Вот тогда и возникает понимание злорадства как самого большого удовлетворения, становишься настолько циником, что допускаешь все что угодно между «хочу» и «хочу необходимое».

      Сказано, что есть три беды: сожаления о прошлом, неблагодарность к настоящему и тревога о будущем. Просто к прошлому нельзя дотрагиваться корыстно, не рискуя сделать его хуже. А ведь жизнь каждого из нас, как бы мы ее ни хотели представить, не бывает чем-то плавно перетекающим от причины к следствию, от замысла к результату, потому что в наших воспоминаниях она состоит из совершенно не связанных между собой отрезков, как лоскутное одеяло, и основа этих кусочков целостна и подчинена какой-то единой программе с определенной целью.

      Дни те же, но вот времени становится все меньше, и понимаешь, что совсем не важна скорость твоего движения, а важно, что ты движешься. Поэтому на каждом отрезке жизни ты выглядишь неодинаково, ты просто другой, не узнаваемый собой же человек, поступки которого тебе непонятны, иногда отвратительны, иногда смешны, но в момент их совершения они были именно такими, какими надлежит быть. А поздние рассуждения совершенно глупы: ничего иначе ты бы не сделал, потому что тогда это был бы не ТЫ, а кто-то другой, который совершал бы просто что-то другое.

      Часто Олег представлял себе свою жизнь в свете его – сегодняшнего. И эта жизнь, исправленная, очищенная временем, с перспективами прислуги или обочины, порою невыносимая, порою привлекательная, но вызывающая какие-то необъяснимые фантазии, что однажды ЭТО случится, становится невероятной, чтобы быть правдой. Чтобы быть счастливым, нужно вести себя так, будто ты действительно счастлив, тогда и обретаешь совсем не там, где самоуверенно ищешь, тогда и ответ на вопрос – повезло или заслужил – совершенно очевиден: о будущем и настоящем не говорят, их делают. И память тебе совсем не помощница, скорее, наоборот, только вот бумагу сохраняют только в силу написанных на ней слов, не более.

      Будда учил, что если нет привязанностей, то нет и страданий.

      Это был период жизни Олега, совпавший с переездом в новый восьмиэтажный дом в условном центре Харькова на слиянии Лопани и Харькова, расположенный напротив центрального универмага, в квартиру, доставшуюся по счастливому случаю в силу резолюции Хрущева на странным образом попавшее к нему письму отца. Дом, преимущественно заселенный городской элитой и некоторыми представителями тогдашней привилегированной торгово-спекулятивной среды, сумевшими и – главное – имеющими возможность оплатить свое желание, как раз и характеризовался тем, что юноша просто жил самыми разными интересами – от ловли лягушек до дворового футбола, не затрудняясь ничем, отвлекающим его от множества этих важных дел.

      Совершенно неожиданно стало интересно изучать устроение организма лягушки, что можно было сделать только с помощью лезвия и варварских операций: рассматривал внутреннее устройство, видел маленький белый, ритмично бьющийся комочек-сердце, удивлялся продолжению реакций отторгнутых конечностей… Все это было очень интересно и не сопровождалось какими-либо мыслями о мучениях подопытных. Дальше – больше. Внимание Олега распространилось на бродячих котов и собак, до «операций» с которыми дело не доходило, но отвратительные и жестокие действия совершались. Следует сказать, что этот период был очень кратковременным и сменился чувством какой-то острой виновности, жалости… Действительно, ребенок не жесток по своей природе, но, как всему на свете, он учится ей – жестокости, и дай Бог, чтобы вовремя приходило понимание неестественности и бесчеловечности этого явления, формировалось чувство сострадания и восприятия чужой боли, понимание, что надо быть добрее. В противном случае закладываются основы «демократических лидеров», презирающих и использующих всех только в качестве сырья для удовлетворения своих циничных фантазий, да маньяков, делающие то же самое, но своими методами. В этот период жизни ребенок еще недостаточно добр, чтобы испытывать жалость, но чтобы правила не нарушать, их просто нужно знать. Единственная вразумительная цель в жизни – быть счастливым, только вот понимание «своего» счастья может быть как через любовь, так и через ненависть, и нужно научиться сохранять постоянство перед лицом как страданий, так и участия: гармония с окружающим миром возможна только в примирении с самим собой, потому что несовершенен не мир, а мы в нем.

      Может быть, именно поэтому полученные уроки жестокости заложили некие принципы действий. Однажды сказанное или сделанное тобой может быть прощено только теми, кто тебя не понял.

      В совершенно новых обстоятельствах каждый новый день становился новой жизнью, только привыкнуть и научиться всем