Другой дороги нет. Василий Головачев

спутникам, поднялся и подошёл к столику приятелей.

      – Ты чего уставился на мою подружку как баран на новые ворота?

      Никанор с удивлением посмотрел на него, освобождаясь от грёз.

      – Вы мне? Просто смотрю…

      – В другую сторону смотри, а то гляделки потеряешь!

      – Честное слово, я…

      – Не понял, что ли, олень[5]?

      Никанор нахмурился. Никто с ним так грубо до сих пор не разговаривал.

      – Простите, но вы переходите все…

      – Ещё раз глянешь в её сторону – моргалы выколю!

      Кровь бросилась Никанору в лицо. Он встал. Боевыми искусствами он с детства не увлекался, боксом и борьбой не занимался, но, будучи жилистым, гибким и сильным, мог за себя постоять.

      – Не связывайся, – посоветовал ему тихо Мадеев. – Не видишь, он обколотый?

      – Чего? – изумился бородач, глянув на гонщика. – Чё ты сказал, повтори?!

      – Что слышал.

      – Сядь на место и не шуми, – сказал Никанор, с трудом заставляя себя успокоиться. – Можешь нарваться.

      – На тебя, что ли? Смотри, я тебя предупредил!

      Бородач вернулся на место, пробурчал что-то соседу с причёской «под ноль». Они принялись есть глазами Никанора и Эдуарда.

      – Пошли отсюда, – сказал Мадеев. – Не хватало ещё драку здесь устроить.

      – Я таких не боюсь.

      – Толку-то? Он здоровый как трактор! И этот его приятель тоже, похож на откинувшегося зэка.

      – Зато она красивая…

      – Не спорю, да чёрт с ней, отвернись.

      Никанор поймал себя на мысли, что ему снова и снова хочется смотреть на незнакомку. Она была не просто красивой девушкой, в ней крылась некая тайна, которую хотелось разгадать. Желание сесть напротив и говорить, неважно о чём, и слушать её нежный голос нарастало, и он с трудом отвёл глаза.

      Мадеев толкнул его в плечо.

      – Пошли к твоему выходу.

      Никанор очнулся, закинул за плечо ремень сумки, и они направились в другой конец зала, сопровождаемые недобрыми взглядами спутников девушки. Показалось, что по её губам промелькнула лёгкая презрительная улыбка, но Мадеев уже нетерпеливо подталкивал Никанора в спину, и оглядываться тот не стал. Да и разбираться с крупногабаритными бугаями не хотелось, хотя он их не боялся. В детстве и юности горячая кровь не раз толкала Шубина на дерзкое поведение, тем более когда приходилось отстаивать свою правоту. Однако он предпочитал не лезть в драку первым, а впоследствии выработал в себе правило использовать свою реактивность в гонках, выкладываясь по полной.

      По разумению Никанора, люди делились на четыре типа: первый – человеку хорошо, когда всем хорошо, хорошо – когда всем плохо, плохо – когда всем хорошо, плохо, когда всем плохо. Себя он относил к первому типу, откликавшемуся на позитивные эмоции.

      Объявили посадку на самолёт.

      Никанор попрощался с приятелем, поискал глазами незнакомку, с лёгким сожалением подумал, что упустил шанс познакомиться, и попытался думать о другом. Но и в полёте не раз перед мысленным взором возникало лицо девушки, и лишь её улыбка, которую

5

О л е н ь – дурак (бандит. жаргон).