Причуды памяти. Даниил Гранин

вот все думаю.

      – Эх, брат, не за свое дело берешься.

      – Что ты все один играешь, что, у тебя нет друзей?

      – Есть один, только я его ужасно не люблю.

      – Бедность не порок.

      – Но и не добродетель.

      По Стокгольму летали бабочки. Вот идеал городской жизни.

      На его лице было все, что полагалось, что было отпущено природой: глаза, нос, щеки, но ничего своего, приобретенного. Круглое, как циферблат, только ничего не показывало.

      «Лично я теряла девственность не раз и всегда от этого получала удовольствие, а вот мужики, не понимаю, чего они так ее ценят».

      Что мы пели:

      «Веди ж, Буденный, нас смелее в бой!»

      «И с нами Ворошилов, первый красный офицер, Сумеем кровь пролить за СССР». (Это прежде всего.)

      «…И танки наши быстры,

      И наши люди мужества полны.

      В строю стоят советские танкисты,

      Своей великой родины сыны».

      «Смело мы в бой пойдем

      За власть Советов

      И, как один, умрем (!)

      В борьбе за это».

      «Ведь от тайги до британских морей

      Красная Армия всех сильней!»

      Память

      Один из американских друзей Владимира Набокова поведал мне про любопытную черту домашнего быта писателя. Может быть, она известна литературоведам, но для меня это было откровением. Набоков старался не иметь вещей, бóльшей частью он жил в гостиницах, пансионатах; вещи, считал он, привязывают к себе человека, отбирают у него память, а он оберегал свою память, особенно память детства, не хотел ни на что ее тратить, захламлять. Безбытность хотел сохранить, она оберегала подробности его российской жизни, то, чего нельзя было возобновить, ибо река времен унесла и петербургский дом, и Рождествено, да и берлинскую жизнь тоже.

      С домашними вещами мы вступаем в личные отношения, уже покупая их, когда выбираем, когда принимаем в подарок, когда они достаются в наследство. И позднее все время что-то происходит – жалеем, когда они ломаются, ремонтируем их, сердимся на них, хвалимся.

      Вещи быстро обрастают воспоминаниями: у меня за этим столом собиралась семья; в этом кресле сидел дед; эту вазу подарил такой-то и тогда-то; был Новый год, и мы собирались у елки, и т. д. Набокова окружала чужая гостиничная мебель, и книги он брал в библиотеках и отдавал, не накапливая их и не имея личной библиотеки. Вся его память оставалась на родине, в России, и он хранил ее как главное свое сокровище.

      Андрей Михайлович Б.

      Академик-физик, камин. Коньяк армянский. Узкие брючки, черная рубашка, самоуверенность, безапелляционность, судит обо всем быстро и категорично. Тип физика, раздражающего беспощадностью анализа, скепсисом, обоснованным и тем не менее убивающим фантазии, философию и веру. Бóльшей частью он прав, ему нужны только факты, точность эксперимента, он признает лишь то, что объяснимо, он презирает гуманитариев,