Все наши ложные «сегодня». Элан Мэстай

как я разглядываю ее, но при этом отлично понимаю, что у меня наверняка больше не будет ни единого шанса увидеть Пенелопу обнаженной. И потому украдкой, искоса, почти непрерывно посматриваю на нее.

      Пенелопа же смотрит прямо на меня.

      С физиологической точки зрения в том, что случилось далее, нет ничего удивительного – и я рассказываю вам об этом лишь для того, чтобы ничего не осталось недосказанным. Поверьте мне: я говорю чистую правду, поскольку раз уж я признаюсь в чем-то, столь диком и низменном, то что мне еще скрывать?

      Мы стоим голые, смотрим друг на дружку, передо мной – Пенелопа в сияющей дымке, и я ничего не могу поделать. У меня происходит эрекция.

      Пенелопа прищуривает глаза. Нас обильно поливают веществом для экстренной дезактивации. И я отлично понимаю смехотворность ситуации: сейчас я умру, радиация уже разъедает мою плоть, мои органы наверняка разжижаются, кости размягчаются и превращаются в студень. Но я не чувствую себя умирающим, отнюдь! Знаю, это глупо, но я ощущаю себя очень даже живым.

      А Пенелопа… она смотрит на меня так, словно видит впервые в жизни.

      Поясню: дело вовсе не в том, что мой пенис настолько выдающийся, что когда Пенелопа рассмотрела его, то ею сразу овладело желание. Нет, суть, скорее, в том, что я никогда не делал в ее присутствии ничего из ряда вон выходящего или неподобающего.

      И моя реакция в тот момент оказалась такой, которую нельзя было не заметить.

      Внезапно раздается противный звон, и сверкающий душ прекращается. Голос из динамика скрипит, что необходимые тесты выполнены и утечки радиации не обнаружено. Мол, тревогу объявили из-за сбоя системы безопасности, следящей за степенями загрязнения. Тем не менее все действия, положенные по протоколу, были осуществлены, а мы отлично показали себя в стрессовой ситуации. Мы можем возобновить тренировки, как только оденемся в свежий комплект формы, дожидающийся нас за дверью дезинфекционной камеры.

      Если честно, я почти ничего не слышу, поскольку пытаюсь в последние секунды нашего совместного пребывания в камере запечатлеть в памяти все изгибы тела Пенелопы.

      Замок гермодвери щелкает, до моих ушей доносится характерное шипение разгерметизации, и Пенелопа молча поворачивается, чтобы выйти первой. Теперь я думаю, что, вот, кончилось бы все на этом, переплавил бы я свое возбуждение в привычное самоуничижение, которое поддерживал и обильно взращивал – и ничего бы не случилось. Но Пенелопа, пригнувшись, чтобы выскользнуть наружу, оглянулась на меня. И не за тем, чтобы узнать, что я – в полном порядке после шока, или проверить, соблюдаю ли я установленный порядок действий. Она пожелала удостовериться, что, пока она выходила из помещения, я и впрямь разглядывал ее попу. Чем я и занимался. А к тому моменту, когда я сообразил, почему ее, вообще, это заинтересовало, было уже слишком поздно.

      17

      Поскольку я оказался сыном босса, мое включение в команду хрононавтов вызвало на первых порах изрядное любопытство. Кое-кто из женщин-дублеров даже флиртовал