Руки оторву!. У. Гарный

но мое крошечное тельце задрожало, как лист Иудина дерева[5].

      – Не позорь меня, верблюжий навоз, да простит меня Сара на небесах, клянусь, только ради ее памяти терплю тебя рядом с собой. Никогда тебе бароном не стать, если ты тухес[6] с головой местами не поменяешь. Посмотри на одежды его и северного многорука. Ты герба золотого не видел? Да они из внутренней охраны княжеских палат! Через два-три часа здесь Осетр с Лехом будут вместе со всеми присными. И они нам всем обрезание сделают, только не думай, что на хрене! Я бы посмотрел на тебя без головы, думаю, никакой разницы! А вот баб с детишками жалко… Ты на нас железо и огонь навлечь хочешь? Говори, ослиная башка!

      – А как они нас найдут? – елозил в поисках выхода Изя, получая очередную порцию «деревянной каши».

      – И он еще спрашивает! Ты же их прямо из кабака забрал, об этом знает всего человек сто, не больше, не волнуйся, сынок, тайна, считай, что в банке… Дырявой!!! Возвращай Василию его размер, отдай ему тролля, верни, что взял…

      – Папа, он сын грома, он нас всех убьет, к тому же карточный долг… – сбивчиво лопотал «седой» цыган, ломая руки.

      – А, ты с ним играл?! Молчи, знаю, что нет, мне Огрызок все уже выложил. Если он тебя грохнет, мне придется снова его благодарить. У меня молодая жена, будут еще сыновья, не тебе чета. А старшим вон Якова поставлю. Он вроде не такой мышыгыны[7], как ты, – воткнул последнюю шпильку дед в Изю, явно успокаиваясь, одеяло с головы уже можно было снять.

      – Рахиль, выйди, нечего тебе на голых дядек смотреть! – приказал патриарх.

      Девочка с ревом выбежала из комнаты. Изя осторожно снял меня со стола и поставил на пол, достал из-за пазухи знакомый деревянный шприц и обрызгал меня, видимо, той же водицей. Прошло несколько томительных секунд, и – хлоп, я крепко приложился головой о притолоку.

      В комнате остались только я и бородатый, Изя счел необходимым ретироваться. Старик молча кивнул на ворох одежды.

      Пока я одевался, появились бойкие чернявые девушки, постреливая в мою сторону яркими живыми глазами, стали расставлять на большом столе снедь и напитки.

      – Откушай, Василий, не побрезгуй преломить хлеб с грешниками, ведь и Христос не гнушался, – пригласил меня патриарх евроцыган.

      – Где Тве, старинушка, отдай по-хорошему, потом и полдничать будем, втроем, – по возможности спокойно возразил я, – кстати, ты имя мое знаешь, а я твое нет, невежливо.

      – Ох извини, меня Авраамом свои кличут. А так – Бахти[8].

      – Слушай, Абрашка, если ты мне сейчас Тве не предъявишь, я твое гнездо по бревнышкам раскатаю, полетят куски по проездам, кусочки по улицам, а клочки по закоулочкам, не искушай, не нужно… – начал заводиться я.

      Но Бахти рухнул мне в ноги и давай блажить:

      – Не надо, витязь, не зори отцовского и дедичей, прости ты нас, убогих, оплошка вышла не со зла, все ухватка кафрская, не разобрались! А Изька, ты сам видел – дурак, позор всего рода, погубил нас…

      – Заткнись, ты чего несешь! – уже не сдерживаясь, гаркнул я. – Где друг

5

Иудино дерево – осина. По преданию, на нем повесился Иуда, не вынеся стыда от совершенного предательства, и в память об этом, листья осины трепещут даже без ветра.

6

Тухес – задница (идиш).

7

Мышыгыны – сумасшедший (идиш).

8

Бахти – счастливец (цыг.).