Разгром. Александр Александрович Фадеев

нельзя было в деревне устроиться?.. То есть не то что вам лично, – перехватил он недоуменный вопрос, – а госпиталь в деревне?

      – Безопасней здесь… А вы сами откуда?

      – Я из города.

      – Давно?

      – Да уж больше месяца.

      – Крайзельмана знаете? – оживился Сташинский.

      – Знаю немножко…

      – Ну, как он там? А еще кого знаете? – Доктор сильнее замигал глазом и так внезапно опустился на пенек, словно его сзади ударили под коленки.

      – Вонсика знаю, Ефремова… – начал перечислять Мечик. – Гурьева, Френкеля – не того, что в очках, – с тем я незнаком, – а маленького…

      – Да ведь это же все «максималисты»?! – удивился Сташинский. – Откуда вы их знаете?

      – Так ведь я все с ними больше… – неуверенно пробормотал Мечик, почему-то робея.

      «А-а…» – хотел сказать как будто Сташинский и не сказал.

      – Хорошее дело, – буркнул сухо, каким-то почужевшим голосом и встал. – Ну-ну… поправляйтесь… – сказал, не глядя на Мечика. И, как бы боясь, что тот позовет его обратно, быстро зашагал к бараку.

      – Васютину еще знаю!.. – пытаясь за что-то ухватиться, прокричал Мечик вслед.

      – Да… да… – несколько раз повторил Сташинский, полуоглядываясь и учащая шаги.

      Мечик понял, что чем-то не угодил ему, – сжался и покраснел.

      Вдруг все переживания последнего месяца хлынули на него разом, – он еще раз попытался за что-то ухватиться и не смог. Губы его дрогнули, и он заморгал быстро-быстро, удерживая слезы, но они не послушались и потекли, крупные и частые, расползаясь по лицу. Он с головой закрылся одеялом и, не сдерживаясь больше, заплакал тихо-тихо, стараясь не дрожать и не всхлипывать, чтобы никто не заметил его слабости.

      Он плакал долго и безутешно, и мысли его, как слезы, были солоны и терпки. Потом, успокоившись, он так и остался лежать неподвижно, с закрытой головой. Несколько раз подходила Варя. Он хорошо знал ее сильную поступь, будто до самой смерти сестра обязалась толкать перед собой нагруженный вагончик. Нерешительно постояв возле койки, она снова уходила. Потом приковылял Пика.

      – Спишь? – спросил внятно и ласково.

      Мечик притворился спящим. Пика выждал немного. Слышно было, как поют на одеяле вечерние комары.

      – Ну, спи…

      Когда стемнело, снова подошли двое – Варя и еще кто-то. Бережно приподняв койку, понесли ее в барак. Там было жарко и сыро.

      – Иди… иди за Фроловым… я сейчас приду, – сказала Варя.

      Она несколько секунд постояла над койкой и, осторожно приподняв с головы одеяло, спросила:

      – Ты что это, Павлуша?.. Плохо тебе?..

      Она первый раз назвала его Павлушей.

      Мечик не мог разглядеть ее в темноте, но чувствовал ее присутствие так же, как и то, что они только вдвоем в бараке.

      – Плохо… – сказал он сумрачно и тихо.

      – Ноги болят?..

      – Нет, так себе…

      Она быстро нагнулась и, крепко прижавшись к нему большой и мягкой грудью, поцеловала его в губы.