Саквояж со светлым будущим. Татьяна Устинова

была следующая: «Пошли вы к черту все!»

      Он почитал ее сначала слева направо, а потом справа налево.

      Справа налево получилось так: «есв утреч к ыв илшоп!»

      Красиво получилось.

      Было совершенно ясно и понятно, что никакое его одобрение не требуется. Программу давно утвердили, и меняться она не будет ни при каких обстоятельствах. Илья Весник – начальник пиар-службы издательства – славился тем, что мог «продать» любого, даже самого завалящего автора. Дополнительно пиарщик славился тем, что из-за писательской истерии никогда не менял концепций и стратегий, а над самими «инженерами человеческих душ» смеялся и дам называл «звезда моя», а инженеров мужского пола «гений ты наш».

      Таким образом, выходило, что звезда была как бы «его» личная, а гении все «наши».

      Спорить бессмысленно. Есв утреч к ыв илшоп!

      – И когда мы едем… одобрять программу?

      – Сегодня к пяти. На пять назначено совещание. Будет пиар-отдел и отдел рекламы.

      – Замечательно, – пробормотал Дмитрий Андреевич, по совместительству Аркадий. – Чудесно просто. А писать я когда буду? В самолете? Или в Киеве?! Или когда?! У меня два трупа, и вообще какого лешего!..

      Маша прибрала с шахматного столика свою папочку, покосилась на окно, помолчала и спросила тоненьким голосом:

      – Я пойду, Дмитрий Андреевич? У меня еще звонки.

      – Давай, – разрешил он, – вали. И не забудь Веснику позвонить и сказать, что до Киева никаких интервью.

      – До Киева осталось два дня, – проинформировала Маша. – Точнее, полтора, потому что сейчас уже половина второго. А на завтра назначено НТВ.

      – Как?!

      – Назначали вы сами. Помните, вы ужинали с продюсером «Новостей» и он вас приглашал?

      Оттого что Маша права, а она была права почти всегда, он рассердился всерьез.

      Знаменитый писатель Аркадий Воздвиженский – по паспорту Дима Родионов – пробормотал неприличное слово, которое его секретарь предпочла не услышать, уткнулся в компьютер и стал быстро печатать.

      Маша постояла-постояла на пороге и тихо вышла. На темном полу лестничной площадки лежал светлый шелковый ковер, привезенный прошлым летом из Турции. Маша присела и положила на него ладонь.

      Не соврал пожилой турок, продавший им ковер. У турка были пышные канибадамские усы, белоснежная рубаха, и молодые помощники, одним движением словно разливавшие на полу перед покупателями целые озера благородного шелка, называли его «эфенди». В жару ковер казался прохладным, а зимой теплым, как будто райские цветы на нем навсегда впитали южный зной.

      Если бы у шефа был просто скверный характер, это еще полбеды. Ничего страшного. Подумаешь, скверный характер!.. Мало ли характеров она перевидала на всех своих многочисленных работах! Но Маша Вепренцева в своего шефа была, разумеется, тайно влюблена, и это было так же бессмысленно и глупо, как если бы она влюбилась в Михаэля Шумахера. Или в Ральфа. Или в них обоих.

      Даже если бы Маша осталась последней женщиной на земле, знаменитый писатель Аркадий Воздвиженский, по паспорту Дмитрий Андреевич Родионов, не обратил бы