«Мое утраченное счастье…» Воспоминания, дневники. Владимир Костицын

] «А где же мы?» – добавка: «При редакционном участии Московского математического общества». К этому решению пришли после очень долгих переговоров: сначала я убеждал Егорова; потом мы оба уговаривали Млодзеевского, что было не легко; потом трое вели переговоры со Шмидтом.

      Появлялись неожиданные затруднения: будет ли стоять [лозунг] «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»? Наводили справки: оказывается, не будет. Самым крупным препятствием стало обязательное резюме статей на иностранных языках и на одном из иностранных языков для русских статей. «Как? – подскочил Болеслав Корнелиевич. – Вы хотите заставить нас печатать иностранные статьи? А у нас в уставе…» Мы отвечали: «Это – постановление, общее для всех журналов». Понадобилось этот вопрос поставить перед обществом, и я, к моему удивлению, одержал победу над Млодзеевским. Очень курьезно, что сейчас в СССР официально восторжествовала точка зрения, обратная тому, что мы проводили в 1921 году. Надеюсь, что ненадолго: ни одной стране не бывает полезно вариться в собственном соку.

      Для астрономии было принято иное решение. Пулковская обсерватория и другие крупные астрономические учреждения сохраняли свои публикации, но был создан «Астрономический журнал»,[392] дабы печатать мемуары,[393] не связанные с наблюдательской работой. Для геофизики было принято аналогичное постановление, но Главная геофизическая обсерватория не пожелала придавать своему органу узковедомственный характер и назвала его «Геофизический журнал». Для тех дисциплин, где существовали учреждения или деятели особенно нахрапистые, приходилось принимать меры ограждения овец от волков. Так было в физике, где волком являлся Архангельский. Таким образом, чередуя уговоры, увещания, иногда нажим, удалось теоретически создать сеть. Я говорю теоретически, потому что должно было пройти еще значительное время, около года, прежде чем принятые решения начали осуществляться, и мы реально увидели первые книжки научных журналов.

      К этому же времени относится одно любопытное дело. Астрономы ввели меня в Московское общество любителей астрономии,[394] и очень скоро я оказался членом его правления. Общество было того же типа, как Французское астрономическое общество, то есть объединяло серьезных научных работников с любителями, иногда – очень невежественными, но большими энтузиастами. Среди этих последних оказался личный шофер Дзержинского.[395] Его ввел в общество один молодой студент Волохов, который работал некоторое время в Чека и распропагандировал там в астрономическом направлении нескольких работников. Этот шофер подал по начальству записку с просьбой назначить его директором Московской обсерватории. Записка с сопроводительной бумагой поехала в Совнарком, откуда была передана в Наркомпрос, оттуда попала в Главнауку, и там Покровский передал ее Гливенко, а он – своему помощнику Иванцову (тому самому). Тот усмехнулся, потер руки и назначил комиссию из Блажко, Казакова,

392

В «Русском астрономическом журнале», издававшемся с 1924 г. и переименованном в 1928 г. в «Астрономический журнал», Костицын состоял членом редколлегии.

393

От фр. mémoire – научный доклад, записка.

394

Московское общество любителей астрономии действовало в 1913–1932 гг., и на одном из его заседаний Костицын выступил с докладом «Проект Главной астрофизической обсерватории в России» (см.: Луцкий В. К. История астрономических общественных организаций в СССР (1888–1941). М., 1982. С. 113).

395

Возможно, имеется в виду Сергей Григорьевич Тихомолов – личный шофер Ф. Э. Дзержинского в 1918–1926 гг.