Три возраста Окини-сан. Том 2. Валентин Пикуль

дмирала – глушить работу радиостанций противника помехами. Но Рожественский в этом случае оказался грамотнее других, строго запретив эскадре вмешиваться в близкие переговоры японских кораблей.

      – Если мы это сделаем, – разумно доказывал он, – японцы сразу же засекут нас, понимая, что мы находимся рядом…

      На мостиках кораблей лежали обычные мешки с обычными кирпичами – на случай срочного затопления в них сигнальных книг и секретной документации. Казначеи сволакивали ближе к люкам железные сундуки с золотом и деньгами – тоже для затопления. Все эти необходимые церемонии проделывались без суматохи, никого не пугая… Война есть война!

      На мостике тревожно спал адмирал Рожественский; тяжелые веки его глаз иногда поднимались, глаза оглядывали горизонт, он снова задремывал, склоняя на грудь белую голову.

      – Орите потише, – просили офицеры сигнальщиков.

      Эйлер постучал в каюту Коковцева:

      – Боюсь, наш «Суворов» до Владивостока не дотянет.

      Коковцев заметил его обожженные руки – в бинтах:

      – Что случилось, Ленечка?

      – Эти проклятые михели в Камранге и Ван-Фонге насовали нам в бункера самую отличную дрянь… Сейчас началось самовозгорание угля в бункерах. Под нами уже бушует пламя.

      – А ты заливаешь?

      – Да. Но горевший уголь теряет тридцать процентов качеств. Потому и говорю, что нам его не хватит до Владивостока. А перерасход страшный – до тысячи тонн в сутки.

      – Ты никому не болтай об этом, Ленечка.

      – Я не скажу. Но ты, флаг-капитан, знай.

      – Хорошо. Лучше бы мне и не знать…

      На рассвете с «Авроры» заметили белый стремительный корабль, сказочно пролетавший через хмурую мглу; его привлек яркий свет, исходивший от госпитальных судов, и он не был задержан кораблями эскадры для проверки.

      – Очевидно, пассажирский, – гадали на «Суворове».

      Македонский шепотом подсказал Игнациусу:

      – Это был их крейсер «Синано-Мару»… Всё!

      Да, теперь всё. Они открыты. Они разоблачены.

      Над «Суворовым» взвились флаги: ГОТОВНОСТЬ К БОЮ.

      – А что, эти плавающие дворцы медицины? – спросил адмирал раздраженно. – Или для них закон не писан?

      Рожественский не запретил яркое освещение «Костромы» и «Орла», не велел госпиталям идти в отдалении. Стучащие аппараты «Слаби-Арко» вытягивали из себя длинные бумажные ленты, на которых молоточек выбивал одно и то же сочетание: «ре-ре-ре-ре…» – очевидно, Того давал позывные какого-то своего корабля.

      Радиотелеграфисты ругались:

      – Какой уж час он, паразит, одно и то же колотит…

      Коковцев спустился в кают-компанию броненосца, там, на диванах, даже не скинув обуви, в походных тужурках подремывали артиллерийские офицеры – Богданов и мичман Кульнев.

      – Господа, чего вы тут кейфуете?

      – Я заведую подачей из погребов, – объяснил мичман.

      – А я с ближних плутонгов, – ответил Богданов, лейтенант. – Если что брякнет, мой пост рядышком. Не волнуйтесь.

      Коковцев и не думал волноваться. Он-то знал, какую скорость может развить человек на трапах и в люках, когда его призывают на боевой пост «колокола громкого боя».

      – Тогда и я прилягу, господа, вместе с вами…

      За бортом тихо шелестела вода океана.

      Неожиданно для себя Коковцев очень крепко уснул и был пробужден радостным перезвоном бокалов. Он открыл глаза и сел на диване. Кают-компания была переполнена офицерами разных возрастов и различных рангов, вестовые с азартом открывали шампанское.

      – Что празднуете, господа? – спросил Коковцев.

      – Японский крейсер. По правому траверзу. Видите?

      Низко прижатая к воде тень (по-морскому «зализанная»):

      – Тогда налейте и мне, господа!

      – Эй, чистяки! Бокал господину флаг-капитану…

      Старший офицер Македонский чокнулся с Коковцевым:

      – Кажется, вровень с нами шпарит «Идзумо». Врезать бы ему хорошего леща под винты, чтобы отлип от славян. А то ведь он все уши прозвонил Того своими сигналами…

      Серенький рассвет не спеша разгорался над океаном.

      – А где мы сейчас идем? – зябко поежился Коковцев.

      – Идем к Цусиме… прямо через воронку! Буль-буль…

      Откуда столько веселья, почему так радостны лица?

      В дверях кают-компании появился Игнациус, укладывая в портсигар три гаванские сигары, при этом он мрачно сказал:

      – Думаю, что до конца жизни мне хватит…

      Шампанское разливали чересчур щедро, брызжущее искрами вино беззаботно проливалось на ковры, на скатерть.

      – Ну, с богом! Сейчас начнется.

      – Дождались… наконец-то! – радовались мичмана.

      – Господа, за прекрасных женщин, что ждут нас.

      Македонский