И Будда – не беда!. Алексей Лютый

бросилась на выход, а за ней, вопя, умчались и те девушки, кто еще мог стоять на ногах.

      Про национальный оркестр и говорить не приходится. К своему несчастью, он оказался прямо на линии огня. И не остановись Андрей вовремя, музыкантов было бы легче краской замазать, чем отодрать от стен. Ну а так обошлось без повреждений. Ну, почти! Легкие контузии, ушибы, синяки, глухоту, слепоту и потерю дара связной речи в милиции считать серьезным ущербом не принято. Это же не сломанные ребра, отбитые почки и тяжелые черепно-мозговые травмы. Так, забава детская, и все.

      – Ой! – констатировал Попов, глядя на то, что сотворил. – А я и забыл совсем про свой голос.

      – Сеня, ты не обидишься, если я сейчас вот этот поднос вокруг поповской хари обмотаю? – спросил у кинолога Жомов.

      – Нет. Но лучше затолкай его в пасть этому уроду, – прочищая уши, посоветовал Рабинович. – Хотя нет. Золотой поднос ему только вместо рупора послужит. Оглохнем все, даже если Поп что-нибудь шепотом скажет.

      – Ничего. Он у меня вообще разговаривать разучится, – пообещал омоновец, стряхивая фрукты с подноса.

      – Вы что, мужики, охренели совсем?! – пятясь, поинтересовался незадачливый певец. – Я же не нарочно. Говорю же, забыл совсем о голосе.

      – Зато мы все помним! – безапелляционно заявил Жомов, поднимаясь со своего места.

      – Та-ак! И что здесь творится? – Чей-то голос, прогрохотавший со стороны входа, заставил омоновца остановиться. – Что за бардак здесь, я спрашиваю?

      – Их святейшества День Российской милиции отмечают, – ответил неизвестному кто-то из слуг.

      – Какой милиции?! – изумился тот.

      – Российской, – последовал ответ.

      – А какого хрена, скажите мне во имя нирваны, русские менты тут делают? – зарычал неизвестный и чуть тише добавил: – И кто такие русские менты? О чем мы вообще говорим, в безначальную сансару тебя?!

      – Что-то я не понял, кто там вопит? – разминая пальцы, поинтересовался Жомов.

      – Сейчас увидим, – предположил Семен.

      А посмотреть было на что! Существо, представшее пред грозные очи ментов, похоже, было тем самым, которое представлялось Радищеву – «обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй», – когда тот писал свое «Путешествие из Петербурга в Москву». Честно говоря, глаз у незваного гостя было всего восемь, а пастей – четыре, но лаялся он от души! К тому же, если учесть, что странное существо было краснее вареного рака, имело четыре премерзкие бородатые рожи и восемь рук, то становится просто удивительным, что при виде его российские милиционеры не бросились писать новые «Путешествия».

      Впрочем, на то они и менты, чтобы писать не всякую там муру высокохудожественную, а протоколы, акты дознания и заключения судебно-медицинской экспертизы.

      – Вы кто такие? – грозно поинтересовалось существо у милиционеров.

      Согласитесь, несказанная наглость! Особенно если учесть, что все трое были в форме и при регалиях.

      – Мы-то знаем, кто мы такие, – с омоновской