Слово и дело. Книга первая. Царица престрашного зраку. Том 2. Валентин Пикуль

вроде не обиделся Филатьев и захихикал…

      Ванька сын Осипов с лавки вскочил и убежал. Он в дворницкой возле бабушки Агафьи, слепой вещуньи, обретался. Хорошо там тараканы шуршали, клонило в сон от напевов бабушки:

      Не ходи, мой сын, во царев кабак,

      ты не пей, мой сын, зелена вина,

      не водись, мой сын, со ярыгами –

      со кабацкими…

      Потерять тебе буйну голову!

      …

      Под ночь Ванька на двор по нужде выскочил и все-все видел.

      Вошли солдаты, с лавки оторвали Потапа Сурядова и, ноги в цепи замкнув, а руки – в путы, увели конюха прочь со двора.

      Ванька влетел обратно в дворницкую и – к бабушке:

      – Баушка, баушка! Гляди-кось, куда Потапа нашева уволокли?

      – Видать, в солдаты, – задумалась бабушка Агафья. – Давно войны не было. Знать, скоро учнется. Барабанчики-то – бах-бах! Ружьеца-то – стрель-стрель! Во страх-то где… И про солдат я тебе, сынок родима-ай, тоже песни знаю… Вот послушь-ка меня, старую:

      Расхороша наша барыня,

      что Арина-то Ивановна:

      разорила она село теплое Плаутино –

      раздала всех мужиков во солдатушки…

      Забился Ванька в уголок на печи. Слушал и помалкивал. А когда дом весь уснул, он снова в погреб проник. Пил меды, ел груздочки.

      С тех пор и повелось: стал он легок на руку – все брал!

      …

      Вот слова – первые, которые запомнил Потап Сурядов:

      – Коли кто сбежит – сыщем, поймаем, кнутом душу выбьем, уши отрежем и отправим в Пернов или в Рогервик на каторжные работы до скончания веку… Где лекарь? Пущай смотрит.

      С подворья Феофана Прокоповича пришел лекарь Георг Стеллер. Он по-русски мало что понимал, за него фельдшеры работали. Он больше писал… Раздели всех догола. И тряпье забрали. Стыдно было Потапу голым стоять, да что поделаешь? А рядом – парень, тоже голый, и морда лакейская, гладкобритая.

      – Золотого нет? – спрашивает.

      – Откеда? – удивился Потап. – И во сне не видывал.

      – А у меня… во, гляди! – Распахнул пасть, а там золотой так и сверкает. – Во как надо…

      Тут золоторотого к столу вызвали. Он перед фельдшером пасть раскрыл, а там золотой, и фельдшеры сразу руками махать стали:

      – Куда его нам такого, всего хворого! Зубов не хватает и тонкокост… Ну-кась, – говорили, – харкни нам в руку. Небось и мокрота твоя худа больно… Плюй смелее, болезный!

      Парень харкнул лекарям в руку золотым червончиком, и его тут же отпустили, яко негодного к службе царской. Вот и Потапа очередь подошла, с робостью к столу приблизился…

      – Око! – называл от стола Стеллер, и стали Потапу глаза выворачивать, белки разглядывая. – Годен! – кричали.

      – Кости! – говорил Стеллер, и Потапу ноги и руки прощупали: нет ли переломов и вывихов. – Годен!

      По спине потом хлопнули, за дверь выставили: хорош солдат будет. Дали мундирчик ношеный и поставили для начала капусту для полка рубить. Рубил –