Слово и дело. Книга вторая. Мои любезные конфиденты. Том 4. Валентин Пикуль

Гангута и Полтавы. После поражений и разорения страны шведы решили уже не допускать королей до управления. Король сидел на престоле, но подчинялся решениям сейма. Шведы ограничили монархию, чего не могли сделать русские при вступлении на престол Анны Иоанновны. Прекрасные дамы в королевстве своей красотой, речами и любовью возбуждали страсти политические.

      А партий было две – партия «шляп» и партия «колпаков».

      Одни шведы желали отмщения России, и король сказал:

      – О, какие боевые шляпы!

      Другие стояли за мир с Россией, и дамы оскорбили их:

      – Вы презренные ночные колпаки!

      Перстни и табакерки дворян украсили изображения шляп и колпаков. Вражда двух партий перешла в бюргерство, от бюргеров – в деревни, и скоро все королевство передралось. Молодежь дуэлировала под взорами «партийных» красоток. Борьба «шляп» с «колпаками» взяла от Швеции столько жертв, сколько берет иногда война. Бестужев-Рюмин с тревогой наблюдал, что верх одерживают воинственные «шляпы». Через подкупленных членов сейма он дознался, что договор Стокгольма с султаном турецким уже готов. Скоро дублеты ратификаций отвезут в Царьград, после чего флот шведский нападет на Петербург. Под окнами посольства слышались крики:

      – Мы за принцессу Елизавету, дочь Петра… Мы не против русских, но мы ненавидим правительство в России! Анна Иоанновна влечет вас к гибели… укротите самодержавие ее, как мы укротили королевское самовластие!

      Бестужев вызнал, что ратификации к султану повезет барон Малькольм Синклер в майорском чине. «Мое мнение, – депешировал посол Остерману, – чтоб Синклера анлевировать, а потом пустить слух, что на него напали гайдамаки… Я обнадежен, что взыскивать шведы с нас не станут за жизнь его!» Бестужев-Рюмин стороною вынюхал все о майоре Синклере. И нашел вскоре удобный случай повидаться с ним.

      – У вас завидная судьба, – сказал посол дружелюбно.

      На чистом русском языке ему ответил Синклер:

      – Это справедливо. Жизнь моя есть чудесное сцепление замечательных случайностей. Я столько раз от смерти убегал! Тринадцать лет провел в плену русском, и вот… По вашим глазам, посол, я вижу, что вы не прочь бы и теперь сослать меня в Тобольск.

      Бестужев рассмеялся, хитря напропалую.

      – Нет, – отвечал. – При чем здесь я? Я говорю не от себя. А от имени прекрасной дамы, что влюблена в вас. Давно и пылко любит вас она. Но… безнадежно!

      – Безнадежно? Отчего же? – удивился Синклер.

      Со вздохом отвечал ему посол России:

      – Увы, она имеет мужа. Но пылкость чувств желает отдавать не мужу, а таким, как вы… Меня она просила передать секретно, что ей желательно иметь ваш портрет.

      – Но писание портрета времени потребует. Позировать художнику согласен я. Но времени-то нет для этого…

      «Ага! Значит, ты и вправду скоро отъезжаешь в Турцию».

      – Зачем писать портрет, который вешают на стенку? – ответил Бестужев-Рюмин. – Широкого полотна