Визит к Минотавру. Георгий Вайнер

крышку и стал насыпать в нее из разных пачек табак. Он насыпал «Капитанского», добавил щепоть «Золотого руна», из стеклянной баночки – зеленого самосада и потом уж – совсем немного, бережно, как приправу, – голландского табака «Амфора», который он очень аккуратно сыпал из нейлонового мешочка с красивыми печатями и рисунками с вензелями. Потом убрал пачки, закрыл крышку и стал трясти жестянку ровными круговыми движениями, как бармены трясут шейкер с особым коктейлем. Взял листок папиросной бумаги, насыпал свой табачный коктейль на одну сторону, мгновенно свернул самокрутку, лизнул край, склеил – получилась удивительно ровная, очень длинная сигарета. И прикурил. А я все время смотрел на его пальцы – длинные, худые, видимо, очень сильные, пожелтевшие от табака и химикатов, и последняя фаланга у ногтей совершенно сплющенная, на всех пальцах у него была приплюснута последняя фаланга, поэтому казалось, будто он держит свою необычную сигарету широкими захватами пластмассовых плоскогубцев.

      Синим облачком пополз по комнате дым, а Иконников сказал:

      – Как я понимаю, вы раза в два меня моложе?

      – Примерно, – кивнул я, хотя знал, что я моложе его ровно на двадцать восемь лет.

      – И при всем уважении к вашей работе я полагаю, что в оставшиеся вам годы жизни быстротекущей вы не подыметесь так высоко, как я, и не падете так низко, – сказал он и быстро добавил: – Я имею в виду, конечно, вопросы творчества в работе. Поэтому вы не можете судить, насколько удачной была моя судьба…

      Я промолчал на всякий случай, а он, глядя в угол, где в клетке веретеном ходила огромная змея, сказал:

      – Биологически человеку предопределено стремление побеждать. Это условие – непременное и естественное условие его существования. Поэтому люди ошибочно полагают, что в сфере моральной залогом счастья является число одержанных ими побед – в обществе, дома, на службе.

      – А что является счастьем? – спросил я.

      – Познание самого себя. Познать себя можно только в покое. А покой мы обретаем, проходя сквозь боль и стенания. И, познав покой, уже никогда не жалеешь о том, что было, не волнуешься о том, что будет, а просто живешь в настоящем, и ощущение этой осени, выгоревшего огромного неба над тобой, простора, воздуха, моря, золотых листьев, всего прекрасного и ужасного мира вокруг – вот счастье.

      – У вас идеалистическое мироощущение, – сказал я нравоучительно.

      – Да как там ни называйте, – усмехнулся Иконников, – а для меня это так…

      – И змеи – тоже счастье? – спросил я ехидно.

      – А что змеи? Змеи – это прекрасное творение природы, грациозное, смелое, полезное. И незаслуженно оклеветанное человеком из слабости и страха.

      – Н-да? – неуверенно пробормотал я.

      – Им даже разряд придумали оскорбительный – гады. Это же надо – гады! – сказал он с недоумением.

      – Но они же и есть гады, – сказал я, – жалятся ведь, проклятые.

      Он с сожалением взглянул на меня.

      – Тогда давайте запретим автомобили. Людей ведь давят,