Эпоха нервозности. Германия от Бисмарка до Гитлера. Йоахим Радкау

«пребывание на юге и проч.» Поскольку он любил Ривьеру, то повторять дважды ему не пришлось. Возрос интерес к собственной неврастении: в Арвайлере он «активно изучал медицинские книги, а именно труд о неврастении Крафт-Эбинга», и «почти ежедневно» обнаруживал у себя новые симптомы. «По ночам пациент, видимо, очень мучается из-за сексуального возбуждения. Он говорит, что постель есть подлинное поле боя неврастеника» (см. примеч. 114).

      Изучая истории неврастеников, легко понять Фрейда, который в кругу таких пациентов пришел к убеждению, что исток всех нервных расстройств кроется в сексе, а все остальное лишь побочные явления. Если верить в то, что неврастения вызывается каким-то одним, но чрезвычайно сильным фактором – а большинство специалистов придерживалось иного мнения, – то подозрение почти неизбежно падало на сексуальность. Сложнее понять, почему Фрейд считал необходимым извлекать подлинные сексуальные мотивы из глубин подсознания и предполагать внутреннего цензора – даже в сновидениях. Как замечает в своем справочнике Хёслин, сны неврастеников кишели сексуальными фантазиями (см. примеч. 115). Пациенты начинали свои рассказы с сексуальных тем, не дожидаясь наводящих вопросов от врача. Чтобы попасть в империю секса, Фрейду достаточно было подчиниться желанию пациентов выслушать их сознательные и выразительные описания. Однако сконцентрировавшись на обосновании подсознательных сексуальных мотивов, он оставил в стороне столь частые в историях болезней банальные мотивы, не требовавшие анализа: неосуществленные сексуальные желания, досаду из-за проблем с потенцией, страх перед сифилисом и мнимыми ужасами онанизма.

      Немало фактов из этого исследования отвечает антифрейдовскому предположению Мишеля Фуко, что эпоха модерна характеризовалась не замалчиванием сексуальности, но разговорами о ней, и что именно эти обильные речи оказались фактором давления. Во многих случаях в историях неврастеников бросается в глаза вовсе не вытеснение темы секса, а невольный и многословный поток слов и размышлений.

      Поэтому в позиции врачей-невропатологов, склонных отвлекать внимание пациента от его сексуальности, стоило бы видеть не столько ханжество, сколько жизненную мудрость. Герман Оппенгейм, рассуждая об импотенции неврастеников, подчеркивал: «Половой акт не терпит рефлексии, отстраненного созерцания собственного Я, тревожных раздумий и опасений». Пожалуй, и столь категоричный отказ от любых рефлексий несет в себе некий страх и стеснение – будто одни мысли об этом способны извратить либидо. Его максима в отношении секса выдает судорожную установку «закрыть-глаза-и-вперед» (см. примеч. 116).

      Существенный недостаток всей специальной литературы о нервах – отсутствие мысли о том, что невротик может наслаждаться своей сексуальностью так, как получается, как позволяет ему его нервозность. Искать в учениях о нервах отголоски юмора и легкости по отношению к теме секса – затея почти безнадежная, большинство авторов были явно