Учитель Дымов. Сергей Кузнецов

ни о своих родителях, ни о родном городе… да и вообще – не вспоминал о том, что было до его поступления на химфак. Казалось, будто Владимир Дымов появился ниоткуда, соткавшись из летнего московского воздуха 1934 года.

      Однажды Женя поняла, что в Куйбышеве он и о своем московском прошлом не говорит: кто-то из его студентов, придя в гости, искренне удивился, когда Женя сказала, что познакомилась с Володей в Москве.

      – А как вы там очутились? – спросил молодой человек.

      – Мы там жили, – ответила Оля, – все трое.

      Глядя на озадаченное лицо собеседника, Женя не могла не рассмеяться – да и вообще, когда Володины студенты приходили в гости, ей часто бывало весело. Так Женя и познакомилась с Игорем и Гришей, и вскоре, незаметно для себя, они подружились: все трое студенты, примерно одного возраста, с воспоминаниями о военном детстве и мечтами о грандиозном будущем. Гриша хотел строить космические ракеты, Игорь – разработать принципиально новый тип топлива, а Женя – всего-навсего стать великим детским врачом.

      Они были молоды, им казалось, их ждет волнующая, счастливая жизнь… и с каждым годом воспоминания о войне, голоде и смертях все реже и реже будили их по ночам. Им было легко вместе, они много смеялись – и вот почему светлым вечером 1954 года Женя с удивлением смотрит на Гришу, непривычно сосредоточенного и серьезного.

      – Как ты думаешь, – говорит он, – куда тебя распределят?

      – Понятия не имею, – отвечает она. – Скорее всего, в какую-нибудь провинцию. Надеюсь, что не в глухую деревню… туда все-таки обычно распределяют мальчиков. А тебя?

      – Наверно, я могу выбирать, – отвечает Гриша. – Я отличник и к тому же – комсорг курса.

      – И что ты выберешь? Казань, правильно?

      Женя горда, что вспомнила, где ведутся самые главные ракетные разработки, но Гриша молчит, задумчиво глядя, как мимо них неспешно течет Волга.

      – У тебя же распределение в эту пятницу? – спрашивает он.

      – Ну да, – кивает Женя.

      – А у меня – в понедельник.

      – На два дня больше времени подумать?

      Женя улыбается, но Гриша серьезно смотрит вдаль, а потом говорит:

      – Я выберу тот город, куда распределят тебя.

      «Почему я считала, что люди признаются в любви словами, специально придуманными ради этого признания?» – спрашивает себя Женя. Зачем обязательно говорить эти три затертых слова – «я люблю тебя»? Сегодня Грише было достаточно сказать, что он поедет туда же, куда и я, – и вот я стою перед ним, дура дурой, словно он, например, опустился передо мной на колено, как Онегин перед Татьяной. Мне все равно нечего ему сказать.

      Гриша переводит глаза с реки на Женю, и, краснея под его взглядом, она говорит:

      – Спасибо.

      – Ты знала?.. – спрашивает он.

      – Это важно? – отвечает Женя, а сама думает: знает ли Володя, что я люблю его столько лет? И если знает, то когда догадался? Когда нас прижало друг к другу на восьмисотлетии Москвы и сердце чуть не выскочило у меня из груди?