Настоящик. Александр Бачило

которой держалась борода.

      «Чего это он бороду нацепил? – встревожился Питон. – От кого маскируется?»

      Он привстал было, зорко следя за ряженым, но сейчас же снова плюхнулся на место и мелко затрясся, будто в нервном припадке.

      «Это же Дед Мороз, елки зеленые! Расслабься, бродяга! Праздник у них тут! Новый год, драть их за ногу!»

      Отсмеявшись, он плотнее запахнул куртку, глубже натянул капюшон и, казалось, уснул.

      «А может, и жалко. Как представишь, что тут начнется в скором времени, так и впрямь не позавидуешь им. Вон они какие – елочки наряжают, Деда Мороза водкой поят. Живут себе, о Барьере слыхом не слыхивали – ну и жили бы себе дальше. Что они мне сделали?»

      Разомлевший Дед Мороз чихнул, досадливо сдвинул бороду набок, потер нос вышитой рукавицей. Шапка наконец свалилась с его головы, но он не проснулся, только озабоченно потянул на себя тощий мешок с подарками – целы ли – и снова захрапел.

      «А с другой стороны – обидно, – подумал Питон, неприязненно косясь на спящего. – Сидят тут в тепле, в довольстве, сытые сволочи, фальшивые бороды привязывают, а Серега Бокорез – в пещере остался, с одной обоймой… Нет уж, пусть и эти кровью поблюют! И потом – какое мне дело? Деньги не излучают. Скину груз, заберу бабки, а там – хоть потоп. Каждый сам за себя, один Бог за всех».

      Поезд с затухающим воем остановился. Питон поднял голову. За окном – ребристые стены тоннеля, толстый кабель под слоем пыли. До станции не доехали. В чем дело?

      Впрочем, он уже знал – в чем…

      – По техническим причинам поезд следует до станции «Печатники», – угрюмо прохрипел динамик.

      – То есть как – «Печатники»?! – вскинулся Дед Мороз. – «Печатники» только что проехали!

      Он ошеломленно захлопал глазами, оглядывая пустой вагон.

      – Отличный костюм, – прогнусавил вдруг кто-то над самым его ухом.

      Дед Мороз вздрогнул и обернулся. Человек в наглухо застегнутой куртке с капюшоном, надвинутым на лицо, поднял с пола красную шапку, выбил ее о колено, но хозяину не вернул. Поезд тихо тронулся и покатил, набирая ход, – в обратную сторону.

      – А что случилось-то? – с фальшивой беззаботностью спросил Дед Мороз. – Авария?

      – Авария, – кивнул человек, пряча лицо. – Придется помочь…

      – Рад бы, но… – Дед Мороз поспешно повернул бороду, пристраивая ее на положенное место, – я ведь и сам на службе. Подарки детворе развезти надо, а водила сломался. Но не оставлять же детей без Деда Мороза!

      Он сунул было руку в мешок, но в то же мгновение ощутил холодное прикосновение металла – незнакомец стремительно приставил к его лбу двуствольный обрез.

      – Не дергайся, дядя! Дай сюда мешок. Что у тебя там?

      – Подарки! Что ж еще?! – чуть не плача сказал Дед Мороз.

      Он безропотно расстался с мешком, в его руке остался только разграфленный листок.

      – Совсем чуть-чуть осталось, – захныкал он, водя пальцем по строчкам. – На Ставропольской, семь, Кириевскому, одиннадцать лет – вертолет, на Краснодонской, девять, Бойко – танк, на Кубанской, два, Киндергахт… как его, поганца… игрушка гиганатано… взар… тьфу, на Маршала Алабяна, три, Черкиняну – алабянные, блин, то есть на маршала Оловяна…

      Не обделался бы со страху, подумал Питон. Чего несет? Если только…

      Он пригляделся к Деду Морозу внимательней. А что, если это проверка? Может, он от заказчика и прибыл, клоун этот? А что? Прикид нынче самый расхожий.

      – I need your clothes, – сказал Питон.

      Дед Мороз осекся.

      – Чего?

      – Не понимаешь?

      – Плоховато у меня с языками, – залебезил Дед. – Уж не сердитесь. Три класса и коридор…

      Нет. Этот – не от заказчика. Питон вздохнул.

      – Мне нужна твоя одежда.

      Я сперва за хохму принял, ей-богу! Выходит перед строем паренек – ну лет двадцати трех, не старше.

      – Больные, – спрашивает, – есть? Помялся кто в дороге, недомогает? Потертости? Царапины?

      Надо же! Недомогания наши его волнуют. В учебке небось никто про здоровье не спрашивал. Дадут лопату – и недомогай, пока танк по башню не зароешь. А этот – прямо брат родной! Может, и правда медбрат? На фельдшера что-то по возрасту не тянет. Черт их разберет в полевой-то форме. На погончике – две звезды, и те вдоль.

      Тут подходит он прямо ко мне и спрашивает тихо:

      – Родителей помнишь?

      – Так точно! – говорю.

      А сам удивляюсь. Чего их не помнить? Не так давно виделись.

      – Живы? Здоровы?

      – Более или менее…

      – Отец не пьет? А мать?

      Дались ему мои родители! На гражданке послал бы я его за такие вопросы. Но в учебке нас уже крепко переучили: хоть про мать, хоть про отца, хоть, извиняюсь, параметры конца… а начальство спрашивает – отвечай.

      – Никак нет, товарищ старший прапорщик, – отвечаю, – непьющие