Без оружия. Аркадий и Борис Стругацкие

подонок барон Румата. Бойся войти в роль! В каждом из нас здесь благородный подонок борется с коммунаром. И все вокруг помогает подонку, а коммунар – один-одинешенек, до Земли тысяча лет и тысяча парсеков…

      Пауза. Румата внимательно смотрит на Кондора, Пилот, напротив, отвернулся от них.

      РУМАТА. Но это же азбука, Александр Васильевич. Все мы отлично понимаем, что мы историки, а не физики. И что мы здесь находимся вовсе не для того, чтобы утолять наше чувство справедливости…

      КОНДОР. Да… да… (Глубоко вздыхает.) Я здесь, голубчик, пятнадцать лет. Я уж и сны про Землю видеть перестал. Как-то, роясь в бумагах, нашел фотографию одной женщины, долго соображал, кто это такая… А это дочь была, мать вот этой… (Прижимает ладонь и груди, куда, очевидно, спрятал полученное письмо.) РУМАТА. А ведь вам отдохнуть надо, Александр Васильевич.

      КОНДОР (резко выпрямляется). Подожду, подожду еще отдыхать… (Встает. Румата и Пилот тоже вскакивают.) Да, все это лишнее. Пора. Итак, твое дело – наблюдение, изучение, в лучшем случае – спасение деятелей культуры и культурных ценностей… Впрочем, ты это, конечно, знаешь…

      РУМАТА. Знаю.

      КОНДОР. Ты все знаешь. Но вот что ты мог знать, но забыть. Все мы разведчики. И все дорогое, что у нас есть, должно быть либо далеко на Земле, либо внутри нас. Чтобы его нельзя было отобрать у нас в качестве заложника.

      Он резким движением нахлобучивает шляпу. Румата склоняется перед ним в церемонном поклоне.

      АКТ ПЕРВЫЙ

      КАРТИНА ПЕРВАЯ

      По авансцене перед закрытым занавесом под грохот барабана маршируют серые штурмовики – серые рубахи до колен, серые штаны, черные сапоги, на правом плече топор. Последние два штурмовика волокут на веревке связанного избитого человека в партикулярном. За занавесом шумит толпа, слышны крики:

      – Братья! Вот они, защитники! Разве эти допустят? Да ни в жисть!

      – А мой-то! На правом фланге! Вчера еще его порол!

      – Да, братья, это вам не смутное время! Прочность престола, спокойствие! Ура, серые роты!

      – Ура, дон Рэба! Слава доброму герцогу нашему!

      – Мужичье – в кровь!

      – Баронов – на фонарь!

      – Грамотеев – на кол!

      – Ура, орел наш дон Рэба!

      Штурмовики проходят, шум стихает, занавес раздвигается.

      Харчевая зальца в нижнем этаже постоялого двора «Серая Радость». Тяжелая стойка, за нею полки с глиняными бутылками и боченкообразными кружками. На переднем плане – тяжелые столы и тяжелые скамьи. За стойкой – Хозяин, толстый, красный, в кожаной безрукавке, он неторопливо беседует с торговцем, который сидит за ближайшим к нему столом над кружкой пива. Кира, дочь Хозяина, хорошенькая, в белом передничке, вытирает столы тряпкой.

      ТОРГОВЕЦ. Конечно, порядку нынче против прежнего больше стало. Хоть герцог у нас еще малолетка, зато канцлер при нем – всем канцлерам канцлер. Орел, одним словом. Опять же хлеб подешевел, а на сукно, скажем, или там на оружие цены растут… А все-таки… (Крутит головой и припадает к кружке.)

      ХОЗЯИН.