Звенья разорванной цепи. Алла Бегунова

Умара ибн Ибрахима ал-Хайама. Этот знаменитый персидский поэт, философ, математик и астроном жил в XI столетии в провинции Хорассан.

      Абдулла-бей выучил персидский язык, равно как и французский, в медресе для детей султанских придворных в Стамбуле, затем путешествовал по Европе, участвовал в Первой русско-турецкой войне и летом 1770 года наблюдал разгром османской армии при реке Кагул. Крымско-татарский отряд спасся, вовремя бежав с поля битвы в крепость Ак-керман. С тех пор блестящий представитель старинного и богатого рода Ширин разуверился в мощи повелителя всех правоверных. Он поставил на пришельцев с далекого Севера и не прогадал. Но успех в жестокой игре не изменил его характера, довольно-таки флегматичного.

      Ныне, перечитывая произведения Умара ибн Ибрахима ал-Хайама, крымчанин нашел в них подтверждение своим мыслям. Он решил переводить рубаи, или четверостишия на тюрко-татарский язык, дабы донести до соплеменников, еще не успокоившихся после недавних событий, великую мудрость древнего философа. В ответ на суровые речи русской путешественницы Абдулла-бей тоже процитировал стихотворение из книги, переплетенной в желтый сафьян:

      «Мы из глины, – сказали мне губы кувшина, —

      Но в нас билась кровь цветом ярче рубина…

      Твой черед впереди. Участь смертных едина.

      Все, что живо сейчас, завтра – пепел и глина!»

      Аржанова сильно сомневалась в том, что завтра станет пеплом и глиной. Это как-то не входило в ее планы и абсолютно противоречило намерениям правительства императрицы Екатерины Второй. Подобных превращений россияне ожидали только от своих лютых врагов, а сами хотели жить долго, бурно, богато и счастливо, торжествуя победы, радуясь новым свершениям.

      Однако намек татарского вельможи Анастасия поняла. Прибегнув к причудливому восточному красноречию, Абдулла-бей, человек умный, известный и влиятельный, отказывался снова помогать ей, вмешиваться в русско-турецкие распри. Не спеша покуривая кальян в саду, где в конце апреля распустились бело-розовые цветы на абрикосовых деревьях, где пели птицы, где фонтан вел неумолчный рассказ о чем-то прекрасном, но – увы! – непонятном, он вроде бы советовал Флоре забыть о таком фантоме, как долг службы, и взглянуть на окружающее иначе.

      Рабие, подав вторую чашку кофе княгине Мещерской, встретилась с ней взглядом и в испуге опустила глаза. Русская путешественница сердилась. Если же Аржанова приходила в ярость, то никакого задушевного разговора у них обычно не получалось. А младшая сестра Абдулла-бея хотела побыть с подругой подольше и приглашала ее в турецкую баню, ведь сегодня среда – женский день в этом роскошном помывочном заведении.

      Молчание становилось угнетающим.

      Татарский вельможа, хитро щуря глаза, наблюдал за гостьей. Понемногу она справилась со своими чувствами. Никогда нельзя откровенничать с этими собаками-мусульманами. Сколько ни плати им золота, они останутся прежними – людьми иного,