Заговор обреченных. Богдан Сушинский

от него под любым предлогом, а то и вовсе без предлога. Но вы не отказались. Наоборот, заверили нас. И теперь, как и в прошлый раз, даже не пытаетесь скрыть, что возможность, реальная возможность убрать фюрера у вас была. Так что произошло, что, что?! Мы теряем время. Завтра такой возможности у нас не появится. Уже хотя бы потому, что завтра вся наша группа окажется в подвалах гестапо.

      – Я уже объяснил, господин генерал: там не было тех двоих. А если уж рисковать…

      – Но ведь мы с генералом Беком просили вас, требовали… не выдвигать это условие. В данном случае… при тех силах и той организации, которая имеется у нас, ваше условие совершенно необязательно. Мы нейтрализуем этих людей сразу же, как только дадите нам возможность подать сигнал «Валькирия».

      – Но зачем рисковать, если есть шанс одним усилием убрать всех троих? Тогда уж точно никто не посмеет встать на нашем пути.

      – Кто возражает, полковник? Кто в этом сомневается? Да, конечно, лучше бы всех троих. Все его окружение. Но время, полковник, время! Вы же отлично знаете, что первая волна арестов уже прошла. Фон Мольтке, Райхвайн и Лебер арестованы. Они пока молчат. Пока держатся. Гестапо все еще не удалось узнать от них ничего существенного. И никаких особых улик… Но оно уже идет по нашим следам.

      – У меня есть сведения, что буквально через несколько дней состоится еще одно совещание, – мрачно молвил Штауффенберг, нервно поправляя сползающую наглазную повязку. – И, возможно, тогда…

      – Никаких «возможно», полковник. Нужно действовать. Действовать наверняка. Независимо от того, на кого укажет перст судьбы, поставив его рядом с фюрером.

      – Согласен, господин генерал, согласен. Простите, но вы слишком эмоциональны. У меня ведь тоже нервы… И они на пределе. Вы всего лишь ждете результата. А мне приходится проносить взрывчатку. Вы можете себе представить, что такое пройти в ставку фюрера, мимо десятков эсэсовцев из охранного батальона, каждый из которых имеет право остановить и потребовать открыть портфель…

      – Не посвящайте в подробности, – холодно осадил его Ольбрихт, останавливаясь над развернутой на столе картой, словно собирался отдать приказ о мощном наступлении. – Уже хотя бы потому, что они мне хорошо известны. Но вы должны понять меня, всех нас… – он говорил уже совершенно спокойно, но при этом продолжал блуждать взглядом по карте. – В этот раз мы ведь подняли по тревоге верные нам воинские части и училища, которые должны были обеспечить переход власти в Берлине. Сигналы о высшей степени готовности ушли во Францию и к некоторым генералам с Восточного фронта. Теперь нам срочно приходится предпринимать шаги к тому, чтобы наши приготовления оказались незамеченными… Вот цена вашей нерешительности, господин фон Штауффенберг.

      …Через несколько минут машина, ожидавшая полковника у ворот кладбища, должна была вновь доставить его в штаб. И полковник с ужасом думал о том, что ему вновь придется предстать пред очи все того же генерала Ольбрихта. Хорошо,