Настасья Филипповна. Николай Климонтович

Я сиротой рос, матери своей не помню…

      Настасья Филипповна. Вот скажите, я и тогда вас спросить хотела: почему вы меня не разуверили давеча, когда я так ужасно… в вас ошиблась?

      Дарья Алексеевна. Ошиблась? Что такое?

      Настасья Филипповна. Вообразите, господа, я давеча в прихожей в квартире Гаврилы Ардальоновича приняла князя – за лакея и доложить послала. Да еще за колокольчик отчитала, что поправить лень. И шубу ему на руки сбросила. (Смеется.)

      Князь. Я удивился очень, увидя вас так вдруг…

      Настасья Филипповна. А как же вы узнали, что это я? Где вы меня видели прежде? И позвольте спросить, почему давеча вы остолбенели на месте? Что во мне такого остолбеняющего?

      Чиновник. О, господи, да на такой вопрос каких только вещей можно насказать. Пентюх же ты, князь, после этого.

      Князь. Давеча мне Ганя ваш портрет, что вы ему подарили, показал. И меня ваш портрет поразил очень. А потом вот с генералом мы про вас говорили. И еще один случайный знакомый, Парфён Рогожин, на железной дороге мне много про вас… Я ваши глаза точно где-то видел… Может быть, во сне.

      Настасья Филипповна странно смотрит на Князя.

      Генерал. Вот еще новости. Это какой же Рогожин? Я слышал от Настасьи Филипповны, кажется… Какой-то она анекдот с серьгами пересказывала.

      Ганя. Вероятно, одно только безобразие. Купеческий сынок гуляет.

      Дарья Алексеевна. Что за история? Мы ничего не знаем.

      Генерал. Что-то о подвесках бриллиантовых. Вроде бы этот самый Рогожин на отцовские деньги купил подвески у ювелира тысяч на десять и преподнес.

      Чиновник. У-ух! Покойник ведь не то что за десять тысяч – за десять целковых на тот свет сживывал.

      Генерал. И будто бы старик узнал про проказу сына, сам к Настасье Филипповне явился, земно кланялся ей, плакал и умолял вернуть ему коробку-то. И, кажется, Настасья Филипповна ему серьги швырнула и говорит: мне этот подарок теперь в десять дороже, коли из-под такой грозы его Парфён добывал!

      Чиновник. С месяц тому назад старый Рогожин, потомственный почетный гражданин, помер и два с половиной миллиона капиталу ему оставил. Теперь, господа, что подвески, теперь они такие подвески вознаградят!..

      Генерал. Тут может быть не только миллион, но страсть, безобразная страсть. А ведь известно на что эти господа способны во всём хмелю. Не вышло бы еще анекдота какого.

      Ганя (Князю). А как вам показалось, князь, – по случайному-то знакомству – серьезный какой-нибудь человек этот Рогожин или только так, безобразник? Собственно ваше мнение?

      Князь. Не знаю, как вам сказать, только мне показалось, что в нем много страсти, и даже какой-то больной страсти.

      Генерал. Вам так показалось? Тогда, пожалуйста, все дело в том, что у него в голове мелькнет.

      Ганя. А как вы думаете, князь, может быть, Рогожин этот и жениться на Настасье Филипповне вздумал?

      Князь. Да что же, жениться, я думаю, и завтра же можно; женится, а через неделю, пожалуй, что и зарежет… (Гане.) Что с вами?

      Настасья