Апельсинки. Честная история одного взросления. Ольга Савельева

корвалол….

      – Выздоравливай, мам…

      Расшибёсси

      В детстве я ходила гулять с прабабушкой.

      Ей было за 80.

      У прабабушки ныли суставы и скакало давление.

      Мне было пять лет.

      Я тоже хотела скакать, как давление, а когда мне не давали этого делать, я ныла, как суставы.

      Детский организм заряжен порохом любопытства. Он должен постоянно выстреливать салютом восторгов, это его рабочее состояние. Должен вскакивать с кровати и, подхваченный ликующим настроением, нестись навстречу приключениям.

      Я так и делала. Просыпалась и выстреливала. Восторгом.

      Но в любой инструкции к фейерверку написано, как это опасно. А фейерверк детских эмоций – в два раза опаснее. Для взрослых это накладно.

      Потому что надо отложить свои дела и следить, чтобы дите – в данном случае я – не причинило вред окружающим и прежде всего себе.

      Например, не упало со штор, катаясь на них, или не промокло, шастая по лужам.

      Это классический конфликт интересов. И в этом конфликте обязательно должна быть пострадавшая сторона.

      В моем случае каждая сторона считала себя пострадавшей.

      Родители сердились на меня за то, что я в пять лет не веду себя продуманно и взвешенно, как взрослая женщина, и наказывали за то, что в моих поступках отсутствовала логика. Я же стояла в углу и дулась, не понимая, в чем вечно виновата.

      – Ты зачем скачешь, как сайгак, по комнате. Ты видела, чтобы кто-нибудь из взрослых так скакал? Вон прабабушка сидит, читает Псалтырь. Не скачет.

      «Прабабушка молодец и не скачет. Будь как прабабушка», – словно говорили мне и наказывали за то, что я не прабабушка.

      Меня никто не слушал. Раньше вообще было не принято слушать детей. Их просто воспитывали.

      Глагол «воспитывать» включал в себя питание, проживание и запреты всего, что просит ребенок. Чтобы знал, кто главный, и ненароком не запутался в субординации.

      В пять лет все мои прогулки были пробниками старости.

      Я выходила с прабабушкой на улицу и садилась на скамейку с ее подругами.

      Весь путь от квартиры до скамейки (а это пять шагов по лестничной клетке, потом лифт, затем три подъездные ступеньки) прабабушка для надежности вела меня за руку. Видимо, предполагала, что я и там смогу покалечиться. Полоумный сайгак способен сломать конечности даже в лифте.

      Кстати, бабушкой был найден уникальный и естественный для бабушек способ снизить мою прыгучесть. Он назывался «раскормить».

      Если довести ребенка до первой или второй стадии ожирения, то он сам не захочет прыгать. Захочет сидеть на скамейке, справляясь с одышкой.

      Все бабушки на скамейке были в платочках. И прабабушка была в платочке. Если бы и мне повязали платочек, то я со спины совсем слилась бы с пожилым контингентом.

      К ШЕСТИ ГОДАМ Я ОБРОСЛА НАВЫКОМ ОСУЖДАЮЩЕ ЗДОРОВАТЬСЯ С ПРОХОДЯЩИМИ ЖИЛЬЦАМИ, ПРЕЗРИТЕЛЬНО ПОДЖАВ ГУБЫ: «ЗДРАССССЬТИ!» – И МАСТЕРСКИ ПОДДЕРЖИВАЛА СТАРУШЕЧЬИ БЕСЕДЫ.

      Пока мои сверстники играли в «Казаков-разбойников»,