Русская фантастика – 2017. Том 2 (сборник). Алексей Бессонов

проконсул, недавно сидевший за ее столиком, действительно был Счастливчиком, то сейчас она явно подумала о нем. В рассказе о Хубилгане и его проводнике скрывался какой-то особенный смысл. Я опять чувствовал тревогу. Я начинал бояться Алмазную. Если я уйду в пустыню, думал я… Ну, допустим, уйду… Нет, не так… Если я вернусь из пустыни… Что тогда?

      Тогда, сказал я себе, Алмазная останется со мной.

      Само участие в переходе я почему-то («тетки») считал решенным.

      И если я вернусь… Если я правда вернусь… А почему бы не вернуться мне?.. Тогда Алмазная навсегда останется со мной. Хорошая игра приносит удачливым игрокам бонусы, пусть моим бонусом будет Алмазная. «Я ушла сама», – когда-то сказала она мне. А теперь я скажу ей: «Я вернулся». И, наверное, добавлю: «Сам».

      И если все так, то пусть моей игрой станет – вернуться.

2

      Но я не чувствовал освобождения.

      Слишком много неясного, слишком много вопросов.

      Скажем, с тем же успехом мы можем вернуться оба – Счастливчик и я. Как уже указывалось, через Кяхту, Ургу, Юм-Бейсэ, через Анси, Цайдам, Нагчу – всегда в направлении Лхасы.

      «О чем это ты?»

      «О правильной дороге».

      «Разве есть неправильные?»

      «Неправильных всегда больше».

      Через Кяхту, Ургу, Алашань… Через Синин на озеро Кукунор…

      Близкая музыка не заглушала голосов. Рябые гологоловые сирены обольщали, нежно влекли, но никто не хотел за ними следовать.

      «Через Синин на озеро Кукунор…»

      Алмазная замолчала, и я («тетки») увидел плоское озеро.

      Я даже вспомнил его название («тетки»). Нет, конечно, не Кукунор.

      Джорджей Пагмо, вот как оно называлось. В желтом небе никаких докучливых драконов, только желтые облачка. И такое прозрачное, что не сразу увидишь воду, только когда мелкая рябь пробежит по поверхности. И такая ледяная вода, что руку в одно мгновение сводит судорога. Там на каменистых берегах жить нельзя. Там нет никакой растительности, только скалы, похожие на безголовых сфинксов. И лишь со стороны Шамбалы доносятся приятные звуки.

      Долгие приятные звуки доносились и к нам – с игровой площадки.

      В девятнадцатом веке в глубь пространных азиатских пустынь ходили на лошадях и верблюдах. По жгучим пескам Ала-шаня и Тарима, по гиблым топким болотам Цайдама и Тибета, по снежным хребтам. Плаксивое лицо тангута-идиота. Хубилган спросил его, где правильная дорога, а он врет и даже не запоминает свое вранье. Дерзкие нападения тангутов-еграев. Крутящиеся столбы соляной пыли.

      Девятнадцатый век. В его истории и сейчас, наверное, есть что шлифовать.

      Я знал неукротимых пенсов, которые умудрялись пересекать Мировой океан на плотах и лодках, в одиночку покоряли Аннапурну. Но они были пенсами, возраст не служил для них индульгенцией, не влиял на суть действий.

      «Я ушла сама». Слова Алмазной я тоже не считал индульгенцией.

      Если я вернусь, ты уже никуда больше не уйдешь, думал я. («Тетки».)

      Я не отпускал