Крымское ханство XIII–XV вв.. В. Д. Смирнов

возразил, что во всяком случае виноват падишах – зачем он делает недостойных людей везирями и назначает на такой высокий пост негодяев. Султан Мухаммед согласился с Махмуд-пашой и одобрил его мнение[202].

      Вышеприведенная беседа Мухаммеда II с крымским выходцем могла происходить до предпринятия жадным до завоеваний султаном морской экспедиции в Крым. В ответе монлы на расспросы султана есть намек и на те смутные обстоятельства на полуострове, которые предшествовали вторжению туда турков и даже были причиной, вызвавшей это вторжение, как это мы увидим далее.

      Но потом, когда пришлось от праздных разговоров перейти к действию, умный султан, вероятно, собрал все потребные ему сведения о дотоле неведомой ему области, хотя история об этом умалчивает. Но сами после него жившие и писавшие турецкие историки не особенно далеко ушли в географическом и этнографическом знакомстве с Крымским полуостровом и рассказывают вышеприведенный анекдот о знаменитом султане только как бы в оправдание скудости своих собственных по этой части познаний, довольствуясь повторением того, что они находили у прежних арабских историков и путешественников, у которых тоже немало темного и неудоборазъяснимого в описаниях чуждых им стран и народов.

      Несомненно только то, что местность, на которую в свое время простиралась власть Крымских ханов, носит в турецких письменных памятниках двоякое наименование: одно, более раннее, – Дешти-Кыпчак, другое, позднейшее, – Крым. При отсутствии критической разборчивости у турецких писателей в этом отношении произошло то, что, например, еще первые Чингизиды у них величаются не только Татарскими ханами, но и ханами Крымскими: так, по крайней мере Сейид Лукман и Дженнаби титулуют Беркэ-хана «Крымский хан», «владетель Крыма», хотя такой ограничительный титул, конечно, не к лицу был владыкам громадных территорий, да едва ли в их времена еще и распространялось название Крыма на весь Крымский полуостров.

      С другой стороны, когда исчезло с лица земли и изгладилось из памяти народов некогда страшное имя могущественных наследников Чингиз-хана, господствовавших в Дешти-Кыпчаке, так что единственными видными потомками их остались ханы Крымские, на владения этих последних перенесено было чересчур широкое старинное наименование – Дешти-Кыпчак. Поэтому у всех историков, повествующих о судьбах Крымского ханства, мы находим стереотипное географическое очертание территории этого ханства в таких пределах, каких оно никогда в действительности не имело, и которые приличествовали владениям их прадедов, ближайших наследников империи Чингиз-хана. И Дженнаби, и Аали-эфенди, и Мюнедджим-баши, и Гезар-Фенн, и др. – все почти сходятся в этом очертании, с весьма незначительными разногласиями, ибо все, очевидно, черпали свои сведения из одних и тех же прежних мусульманских писателей, арабских и персидских. Для образца приведем описание, которое находится у Аали-эфенди, во многих

202

Кюнгу-ль-ахбар, констант. изд. кн. V: 225–226; Тэрджумэи Шакаик, Таш-Копрю-заде, Конст. изд. I: 101; Невадери Сухэйли-челеби, казанск. изд. 1883, стр. 65. В константинопольском же издании последнего сочинения 1254 = 1840 г. (стр. 59) вместо монлы Кырыми выведен на сцену монла Алькюрани, учитель Мухаммеда II во время его юности, прославившийся бесцеремонностью обращения с своим царственным воспитанником, который впрочем всегда сохраняет пиетет к своему строгому учителю и впоследствии, когда сделался султаном. Кроме этой разницы в обоих изданиях есть еще один вариант: в константинопольском издании Мухаммед ссылается на историю мевляны (монлы) Ташкенди, а в казанской редакции – на «Историю» мевляны Таш-Копрю. Но если под «Историей» тут разумеется существующий его биографический словарь знаменитых шейхов и ученых, то ссылка Мухаммеда на него была невозможна, ибо Таш-Копрю-задэ жил (1495–1560) и писал почти целым столетием позже завоевателя Константинополя. Таким же анахронизмом является указание и на историю мевляны Ташкенди как на источник сведений султана Мухаммеда о Крыме, потому что автор этой не находимой доселе истории дома Чингизова считается внуком Али-Кушчи, известного математика времен Мухаммеда II. Следовательно, литературная цитата есть промах всех авторов; но сам анекдот о султане, повторенный столькими лицами, мог иметь в основе своей какое-нибудь не лишенное правдоподобности предание.