Противоракетный щит над Москвой. История создания системы ПРО. Григорий Кисунько

большой знаменитой реки. Я бы просто скользил равнодушным взглядом по этой речушечной мелкоте, даже не фиксируя на ней своего внимания. Зато в силу привычки у меня не было бы того благоговения, которое я испытываю перед каждой большой могучей рекой.

      Пусть она не велика,

      Речка возле Бельмака,

      Где малюсеньким ростком

      Между Доном и Днепром

      Появился я на свет!

      Пусть с тех пор немало лет

      Отшумело, пронеслось,

      И копна моих волос

      Поседела у висков!

      Все ж обрывки корешков

      Неприметного ростка,

      Что остались в той земле,

      Видно, помнят обо мне,

      И меня издалека

      Тяготеньем тайных сил

      Обелисков и могил,

      Корневищами дедов

      Из глубин седых годов

      Все влекут в края родные,

      Где увидел я впервые

      Землю Родины и небо,

      Колыханье злаков хлеба,

      Тополя и отчий дом

      Между Доном и Днепром.

      Глава вторая

      Я в восемнадцатом году на свет явился

      В селянской хате под соломенной стрехой.

      К двенадцати в труде крестьянском навострился,

      И подрастал отцу помощник неплохой.

      Но юности моей, нескладно пролетевшей,

      Беспечной прелести я так и не узнал:

      Я рано стал главой семьи осиротевшей,

      Когда отца в расстрельный увели подвал.

      Человек не властен над своими воспоминаниями. Они сами являются перед мысленным взором его совести, воспроизводя, как в кино, картины и образы минувшего. В этом фильме человек видит, – хочет он того или нет, – события и людей, а среди них – как бы со стороны – видит и самого себя. И ни одного кадра нельзя ни вырезать, ни подретушировать, ни заменить мультипликацией или дублем. В жизни дублей не бывает: что было – то было. Было радостное и горестное, и такое, что вспоминается с гордостью или со стыдом, с болью, с сожалением, и такое, о чем хотелось бы забыть. Всякое было.

      Не знаю, как у кого, но у меня вместо пролога к сокровенному фильму моих воспоминаний всегда возникают и проходят один за другим все те же самые первые кадры, может быть, даже подсознательно запечатленные памятью в раннем детстве и сохранившиеся на обрывках старинных полуистершихся лент.

      …Вдоль сельской улицы по ухабистой дороге, покрытой комьями разбитой колесами бричек и конскими копытами грязи, засохшей после весенней распутицы, движется странная двухколесная повозка, у которой одно колесо больше другого. Теперь-то я понимаю, что это передний скат для плуга – колешня по-крестьянски, у которой большее колесо идет в борозде, а меньшее – по невспаханной части поля. Между колесами колешни – нечто, похожее на дощатую дверь от какого-то сарая, к которой впереди прилажены веревочные лямки, и в них по очереди впрягаются изнуренные голодом мужики. На досках лежит, сложив руки на груди, умерший от голода дед Гудко – так называли его сельчане за привычку постоянно что-нибудь напевать (гудеть) себе под нос. У деда ослепительно