О спиритах, колдунах, ведунах. Отсутствует

прошу вас, – говорит, например, дух ребенка – ради Христа, чтобы вы любили друг друга”. – “Будьте добры, милостивы и любите друг друга”, – говорит другой ребенок. Но как только вопросы касались не таких общих понятий, как только была опасность для отвечающего духа обличить себя самого, то он молчал или отвечал уклончиво, двусмысленно. На вопрос: «Что тому будет, кто добр и милосерд?» – он еще отвечает: “Того ожидает рай Христа”. – «А кто этого не исполняет?» – на этот вопрос уже молчит. На вопрос: «В чем ты одета?» – отвечает: “Мы бестелесны”. А на вопрос: «Когда мы поминаем вас в церкви, что вам бывает?» – отвечает: “Христос не велел об этом говорить”… Уже в этом ответе слышится противоречие учению Церкви, противоречие учению о любви христианской. Церковь ясно учит, что великая бывает польза от поминовения умерших и скрывать этого нет надобности, а Христос Спаситель, конечно, желает, чтобы мы молились за усопших, поминали бы их, и Ему нет причин скрывать от нас пользы такого поминовения.

      Для кого желательно скрыть эту пользу – понятно…

      Но собеседник из загробного мира изобличил себя тем, что забыл, с кем он беседует. Имей он дело с каким-либо интеллигентом, вроде господина Вагнера, он мог бы безопасно продолжать свои обманы: ученому мужу не пришло бы в голову, а если бы и пришло, то он счел бы это суеверием и устыдился бы того, чего не устыдился, а счел своим христианским долгом сделать простой русский человек, как только явилось у него сомнение в истинности сообщений со стороны умерших. А явилось оно так: в Великий Четверток на Страстной неделе 1883 года приходит к нему его знакомый М. И. и говорит, что он сделал открытие: стоит только взять в руки карандаш, и он будет писать на вопросы все ответы. И тут же стал писать под диктовку “духа”.

      – Мне, – говорит господин Русков, – показалось это обыкновенным писанием, а не тем, что происходило под влиянием посторонней, невидимой силы. Поэтому я просил М. И. дать мне ответ посредством карандаша: могу ли я писать так же?

      На этот вопрос карандаш, бывший в руке М. И., написал: «Ему (то есть мне) нельзя: он принимал сегодня Святые Таинства, а чрез три дня можно будет».

      Никто из нас в то время не обратил внимания на то, почему принятие мною Святых Таинств могли служить препятствием “душам умерших” для сношения с нами.

      Прошло три дня. На первый день Пасхи, после обеда, я взял карандаш и бумагу и сел к столу, чтобы испытать: будет ли и у меня писать карандаш сам? Не прошло и пяти минут, как я почувствовал, что указательный палец правой руки как будто слегка нажимается на карандаш, который и начал писать… С изумлением смотрел я на пишущий карандаш и думал: да неужели он пишет сам, без участия моей воли? Убеждаюсь, что карандаш, действительно, пишет сам!

      А написал он тогда вот что: «Родные тебя скоро оставят, я буду твоим постоянным собеседником, каждый вечер буду писать и говорить, а теперь оставь».

      Я спросил мысленно: «Кто ты такой?»

      Карандаш написал: «Оставь, теперь ничего не скажу».

      На другой