«Все мы хлеб едим…» Из жизни на Урале. Дмитрий Мамин-Сибиряк

из городу?

      – На обыденку, Шептун.

      Пока Сарафанов переносил наш багаж куда-то в заднюю избу, хозяин с каким-то шепотом медленно распрягал лошадь. Я только теперь хорошенько рассмотрел его. Он был гораздо сильнее, чем казался с первого раза, хотя ему, видимо, перевалило уже на восьмой десяток. Старческое лицо, совсем серого цвета, с большим носом и жиденькой бородкой, производило неприятное впечатление, особенно когда он медленно останавливал на одной точке болезненно пристальный взгляд своих ястребиных серых глаз и начинал беззвучно шевелить губами. В руках у Шептуна была длинная черемуховая палка, на которую он должен был опираться, потому что ноги сильно ему изменяли.

      – Ишь, как его нашептывает, – говорил Сарафанов, кивая головой на старика. – От этого самого и Шептуном прозвали.

      Широкий крестьянский двор был окружен низенькими бревенчатыми постройками: «стайки» (хлевы) для скота, амбары, сеновал; небольшая перегородка открывала вид на задний двор, где ходила хромая лошадь, и на длинный огород с низенькой совсем черной баней в глубине. Все пристройки и самая изба были крыты по-крестьянски драницами, а не тесом. Широкое грязное крыльцо, крытое соломой, сильно покосилось и немного отстало от корпуса избы; под ним что-то живое визжало и хрюкало. На всем кругом лежала печать разлагающейся старости, и видно было, что некому приколотить отставшую доску и поправить покосившийся столб.

      – А тебе кто будет Анна-то? – спрашивал Сарафанов, когда старик подошел к нам.

      – Анна-то… А тебе на что?

      – Да так я спросил. Раньше не видал, ровно, у тебя никого из баб-то…

      – Анка работница мне будет. Хлебом кормлю, а она, стерва, за воротами все стоит…

      – Та-ак… Такие ее годы, твоей Анки, что ей стоять, видно, за воротами!

      III

      Нам была отведена задняя изба, куда мы и прошли.

      – А это у тебя что? – спрашивал Сарафанов, указывая старику на валявшиеся по столу и по лавкам книги, на висевшее на стенке ружье, чей-то сильно подержанный казинетовый сюртук и старый патронташ.

      – Это… А это Лекандра живет у меня, так его муниция, – равнодушно объяснил Шептун, остановившись у порога.

      – Какой Лекандра?

      – Да учитель наш, Лекандра… Отцу Михею сын приходится.

      – А, помню… Из лица немножко шадрив?

      – Он самый… Лекандра ничего, он на сарай уйдет, пока вы тут поживете.

      – А почему он у отца не живет, ваш учитель?

      – Кто его знает, пошто он у отца-то не живет… Видно, у меня глянется лучше, – с улыбкой прибавил старик. – Ноне ведь все это мудрено пошло, не разберешь никак.

      Постояв немного в дверях, старик вышел из избы. Через несколько минут донесся его ворчливый голос:

      – Анка, Анка, куда ты запропастилась?!. Собирай скорее чай господам…

      – Чай, не рассохнутся твои господа: подождут, – откуда-то из глубины двора донесся голос Анки.

      Когда мы через полчаса сидели уже за самоваром, в комнату вошел сам Лекандра. Это был небольшого роста