Военные тайны Лубянки. Александр Витковский

завода Мосжилстрой № 1, член ВКП(б).

      «В приказе товарища Сталина в отношении тыла немцев написано неправильно. Никакой разрухи у немцев нет, наоборот, у них тыл крепкий. Немецкая армия скоро начнет наступление, а наши побегут обратно. Мы не способны воевать с Германией. Наше поражение неизбежно. Конечно, мы в этом отношении ничего не теряем – при немцах жить будет лучше. Население оккупированных немцами советских районов живет хорошо» (Степанов Г. Г. – механик автобазы Наркомфина РСФСР, беспартийный).

      «Много говорят о том, что Германия ослабела. Но на самом деле ослабли мы, а не они. У нас нет ничего – ни хорошего вооружения, ни продовольствия для армии, армия голодает. Скоро подсохнет, и немцы опять покажут, на что они способны, и Москву вряд ли уж нам придется во второй раз удержать» (Власенков Л. Я. – кузнец завода «Водоприбор», беспартийный).

      «Для кого-то это праздник, а для нас – что за праздник. И отдохнуть нельзя, и поесть нечего, придется живой ложиться в яму, ведь на 300 грамм хлеба долго не протянешь» (Миняева А. Ф. – колхозница Химкинского района, беспартийная).

      «Хотя наши и победят немцев, все равно от наших хорошего ждать нечего, так и будем работать, не зная на кого, до самой смерти. Если бы они распустили колхозы и дали возможность крестьянину жить самостоятельно, тогда бы дело было другое – был бы хлеб у мужика и на рынке, и так народ бы не голодал» (Сизов И. П. – старший стрелочник Ленинской ж.д., беспартийный).

      «Все, что говорит в своем приказе Сталин, – это неправильно. Никаких успехов на фронте у нас нет. Красная Армия опять начала отступать – сдавать города и села. Немцы скоро начнут бомбить Москву, только с большей силой, чем в 1941 году» (Аксенов, – работник штаба МПВО Молотовского района, беспартийный).

      Увы, но и через полтора года, в ноябре 1944 в Москве не стало легче. Об этом свидетельствуют документы, составленные по результатам контроля переписки граждан для выявления реакции жителей Москвы на закрытие вещевых рынков.

      Конечно, читать чужие письма безнравственно. Но в годы войны понятие нравственности едва ли не полностью растворяется в страхе, жестокости, ужасе и цинизме. И люди с этим свыкаются, принимая ущемление своих гражданских прав как вынужденное и временное зло.

      Одной из таких мер и была перлюстрация (контроль) почтовой корреспонденции. Конечно, официально работа военной цензуры не афишировалась, но люди о ней знали. Впрочем, и политическое руководство воюющей страны можно понять. Именно через личные письма, в которых без утайки, страха и оглядки на посторонний глаз рассказывалось о житье-бытье близким друзьям и родственникам, власть могла узнавать о реальных трудностях населения всей страны и армии. И далеко не всегда эта правда жизни совпадала с приукрашенными отчетами официальных органов. Миллионы писем были тем правдивым зеркалом, в котором руководство видело отражение своих действий.

      Механизм перлюстрации был достаточно прост. Письма вскрывались выборочно или поток почтовой корреспонденции