Мертвые сраму не имут. Игорь Яковлевич Болгарин

которого едва выглядывали носки его фасонистых сапог, он нес в руках завернутый в холстинку сверток.

      – Это что у тебя? – Кольцов указал глазами на сверток.

      – Шо, шо? Знамо, шо! Моя одежа, можа ишшо спонадобится. До дому-то добираться надоть.

      – Ну, надо! – согласился Кольцов.

      И Иван Игнатьевич пояснил:

      – Дорога далека, колготна. Пошто я свяченное облачение стану трепать без надобности? То-то! А дома одену, скажу: сам Его Святейшество Патриарх Тихон лично мне подарив. И ще скажу, шо он сам лично меня в свяченики рукоположив.

      Прошли через калитку на улицу, остановились.

      – Скажите, – обратился Кольцов к отцу Анемподисту. – И что же, теперь Иван Игнатьевич может там, у себя дома, службу в церкви править?

      – И не только, – ответил священник. – Это была не просто утренняя молитва. Патриарх провел таинство хиротонии и ввел Ивана Игнатьевича в сан иерея. И с нынешнего дня он больше не Иван Игнатьевич, а отец Иоанн.

      – И бумагу дали, – Иван Игнатьевич похлопал себя по груди, где теперь вместо письма атамана Григория Силыча лежал в полотняной торбочке документ, подписанный патриархом, что отец Иоанн (Мотуз) является иереем российской православной церкви.

      Отец Анемподист вздохнул:

      – Сожалею, креста подходящего не нашли. Видать, тоже… при обыске…

      – Попытаемся как-то поправить дело, – пообещал Кольцов. – Подыщем.

      – В очередной церкви? – насупился отец Анемподист. – При обыске?

      – Нет, конечно, – без обиды ответил Кольцов. – Понимаю вас. Но не переносите свою обиду на все наше ведомство. Не будь его, поверьте, в стране творился бы хаос и повальные грабежи.

      – Уже творятся. На Кубани люди восстали. В Тамбове тоже. В Кронштадте…

      – Вы хорошо осведомлены.

      – Так ведь в одном ковчеге плывем. А море штормит, и не видно берега.

      – После такой войны трудно было бы сразу ждать полного штиля – прибегну к вашему сравнению. Это как бросить в воду камень. Взбурлит вода, а потом еще долго колышется, пока успокоится. Да ведь уже и успокаивается. Верно, и вы это замечаете?

      – Мы – нет. Даже наоборот. И, похоже, скоро еще хуже будет.

      Кольцов промолчал. Он не стал спорить. Понимал: обида, нанесенная патриарху комиссаром Хрусталевым, не скоро загладится. И загладится ли?

      Они попрощались. Кольцов по мирской привычке или, скорее всего, по забывчивости протянул руку отцу Анемподисту для рукопожатия, и тот неожиданно принял ее.

      – Вы показались мне порядочным человеком, – пожимая руку Кольцова, сказал он. – Если бы таких, как вы, было побольше, еще на что-то светлое можно было бы надеяться.

      – Спасибо на добром слове, отец Анемподист, – сказал Кольцов и затем добавил: – А я верю… нет, я абсолютно убежден, что честных и порядочных людей на нашей земле все же большинство. И я не сомневаюсь, рано или поздно мы одолеем этих хрусталевых.

      Отец Анемподист перевел взгляд на Ивана Игнатьевича:

      – Прощайте