Оборотный город. Андрей Белянин

и начищенных сапогах. Глядя на мой ошарашенный вид, оба парня гордо расхохотались: – Али не признал, хорунжий? Ну-ка соображалку-то включи, у нас тут, в оборотном мире, всё не как у людей. За порог шагнул, вот те и чудеса, лопушок…

      – Да ну тя! Чё зря давишь на хлопца? Мы энто, Иловайский, мы. Не бойся, не укусим покуда, свои как-никак…

      – Моня? Шлёма?!

      – А то! – Они оба подбоченились и выгнули грудь.

      – Но… как же такое, глазам своим не верю!

      – От это правильно, – снисходительно кивнул тот, что повыше, значит, Шлёма. – Ты ж арку прошёл, а опосля её всё меняется. Мы теперя те видимся небось побогаче да покрасивше, а ты нам – чунькой затрапезною, немытою, нестриженой, неухоженной, неопрятной, непродуманною, не… Эй, чё сразу за саблю-то?!

      – А ты его не заводи, – наставительно вступился за меня Моня, он вообще чаще держал мою сторону. – Чую я, пригодится нам энтот казачок, когда у Хозяйки права качать будем.

      Я молча отвёл клинок от римского носа бывшего упыря. Действительно, что-то горячусь не по делу, нельзя так.

      Спокойнее надо быть, уравновешеннее, а то хвататься за оружие при каждом удобном (неудобном) моменте явно дурной тон. Свидетельствует о перенапряжении нервной системы, беспочвенных страхах и неоправданной интеллигентской чувствительности, если не сказать слюнявости.

      Мой дядя интеллигентов на дух не переносил, справедливо считая излишнее самокопание первым признаком вырождения нации. И в чём-то был прав… По крайней мере, все встречавшиеся мне интеллигенты (офицеры, врачи, студенты, учителя) обладали одной общей неприятной привычкой: они плакали над судьбой русского народа, но тут же на все лады кляли Россию, опуская её перед высокомерной Польшей, снисходительной Германией, безалаберной Францией и спесивой Великобританией!

      Мы, казаки, смотрим на жизнь честней и прямолинейней, и если уж любим Отечество, то без условий и оглядок…

      – Вот как дам по зубам обоим, если не объяснитесь, – невежливо начал я.

      Упыри пожали плечами, и Моня, сделав знак идти за ним, попытался пространно всё рассказать. Меня оно не удовлетворило. В смысле всё равно туманно, невразумительно, ненаучно и не до конца…

      – Тут ить мир другой, оборотный, и мы в нём, стал быть, другие. Кем захотим, теми и прикинемся. Воздух тута такой, чародейству весьма пользительный, а может, и излучение какое подземное прёт. Здеся нас от живых людей нипочём не отличишь!

      – А я?

      – Чё ты?

      – Ну меня он зачем чунькой затрапезною обозвал? Я ж не изменился вроде…

      – Ой, а ты ужо и губы надул, – насмешливо хлопнул меня по плечу кудрявый Моня. – Обиделся, аки дитё малое, вон уж и сабелькой мстить собрался. Да не чунька ты, не чунька, от зависти он тя поддел. Нам-то небось тока тут в красоте да богачестве щеголять, а наверху морду под личину не скроешь. Хотя чумчары, говорят, могут…

      – Это те, что… – я выразительно ткнул пальцем вверх, – которых мне пришлось слегка покрошить в порядке разумных мер самообороны?

      – Ага,