Экспресс «Россия». Павел Примаченко

но не рассчитал. Вино хлынуло в рот, ударило струйками в ноздри. Он ловко «укротил стихию» и наполнил первую бутылку. – Ну и гадость, одно слово – бормотуха. – Не успел полканистры разлить, как возле буфета появился молодой мужчина с темными, аккуратно подстриженными и красиво уложенными волосами, в спортивном костюме с надписью «Адидас» болотного цвета. Он осмотрел витрину, оглянулся, громко и уверенно позвал. – Хозяин, есть кто живой?

      Ночной выходить не торопился. Неспеша свернул «производство», оценивая гостя. – Лицо спокойное, не жлобское. Мужик крепкий, тренированный. На бандита не похож, скорее из военных. – Неслышно подошел, поздоровался и произнес.

      – Ресторан закрыт. Посторонним здесь находиться не положено.

      – Доброй ночи, – обрадовался мужчина и слегка замялся. Таинственно улыбнулся. – Понимаешь, старик, дело такое. В командировку едем, сели пульку расписать, надо бутылочку коньяка.

      Коньяк для Клокова – товар невыгодный, государственный, навара никакого. Но если «дать понять», могут отблагодарить. Он внимательнее присмотрелся к клиенту. – Дорогие часы, фирменные кроссовки, но смахивает на человека «казенного», чувствуется, что лишних денег у него не водится. Такой не даст, если не намекнуть.

      – Я сторож, товаром не распоряжаюсь, приходите завтра. – Деликатно начал Василий.

      – Дорога ложка к обеду. Сторож, брат, самая главная фигура, – протянул пачку «Мальборо». – Что охраняю, то и маю, шучу, – гость заискивающе улыбнулся.

      – Мне не жалко, но из-за этой бутылки директор мне целую лекцию прочтет. Вы, случайно, не из проверяющих?

      – Да ты чего, отец, я простой советский офицер КГБ. – Достал «книжечку», развернул. – Меня бояться нечего. Бутылочку армянского, «полковника», без сдачи.

      Сверху получилось немного, но и на том спасибо.

      Состав притормаживал. Станция. В умывальник идти не надо. Если «чужие» подсядут, проводники упредят. Приготовился к «осаде».

      После Москвы, на каждой станции днем и ночью одолевают слезными просьбами женщины. Колбаски копченой или курева дешевого просят. А тронется поезд, пассажиры с вещами «достанут». Будут ходить зад назад и, столкнувшись в ресторане, станут препираться, кто кому дорогу уступать должен. Как говорит Антоныч, каждый считает, что у него галифе ширше.

      Завизжали тормоза. В двери заколотили, наперебой закричали, – отец родной, колбаски бы хорошей, папиросов. Мужики забодали, курить нечего, одна Америк, будь она неладна.

      – Нету, милые, нету. Ночь, закрыто.

      Неожиданно вперед вышел дядька в большой кепке, резиновых сапогах и телогрейке, подпоясанной ремнем с блестящей бляхой. – Цыц, вороны базарные, – прикрикнул он. – Человека от дела отрываете. От колбаски морды треснут. – Протянув деньги, строго добавил, – две, красненького.

      – Пьянь несусветная, – набросились на него женщины, – чумы на вас нет. Дня им мало, так по ночам нахлебаться не могут.

      Я, мать, не пьянь, а трудящий человек. В депо работаю, в вечернюю смену. Обеспечиваю бесперебойное движение на пу