Умножающий печаль. Георгий Вайнер

n>

      СЕРГЕЙ ОРДЫНЦЕВ: ЭКСТРАДИЦИЯ

      – Ты очень хитрый парень, – сказал Пит Флэнаган, повернул руль налево, и мы покатили в сторону Трокадеро.

      Спорить с ним бессмысленно, как забивать лбом гвозди. Да и вообще разговаривать неохота. Жестяной пузырь машины был заполнен щемящей золотой песней саксофона Птицы Чарли Паркера, протяжной, сладкой, плотной, как облако из сливочного мороженого.

      Через окно я рассматривал скачущее отражение нашей машины в зеркальных витринах – черный юркий «ситроен» с проблесковым синим фонарем на крыше. Его тревожный пульсирующий свет был неуместен в этом мягком воскресном утре, еще не увядшем от подступающей жары, от потной людской суеты, не задушенном синеватым угаром автомобильного дыма.

      – Я не хитрый, – ответил я Флэнагану, когда мы выскочили на набережную и погнали по правому берегу. – Я задумчивый. По-русски это называется «мудак»…

      – Правда? – переспросил на всякий случай Пит, хотя ему было все равно.

      – Абсолютно, – заверил я серьезно. – Так и запомни: захочешь русскому сказать приятное, смело говори: вы, мол, месье, мудак… Это русский эвфемизм понятия «доброжелательный задумчивый мудрец».

      – Запомню, – пообещал Флэнаган и повторил вслух: – Мьюдэк…

      – Во-во! Так и говори…

      Слева над рекой торчала Эйфелева башня, на которой полыхало неживыми белыми сполохами электрическое табло – «До 2000 года осталось 534 дня».

      И что? Что теперь делать?

      Воздетый в безоблачное голубое небо, фигурно скрученный железный перст торжественно и грозно предупреждал ни о чем – если бы там, в туманном небытии, через 534 дня должно было что-то случиться, от нас бы это тщательно скрыли. Мы живем в замечательное время, когда никого ни о чем заранее не предупреждают. А раньше нешто предупреждали? Разве что пророки о чем-то жалобно просили народы. Да кто же их когда слушал? Интернета тогда на нашу голову не было.

      – Пит, ты знаешь, что через 534 дня наступит новый век? – спросил я Флэнагана.

      – А ты что, считал их? – усмехнулся Пит.

      – Нет, я в управлении разведки подсмотрел секретный доклад – они предполагают, что это достоверная цифра. Ну, может быть, 536… Это ведь никогда до конца не ясно…

      – Угу, – кивнул серьезно Флэнаган. – Скорее бы…

      – А что случится?

      – На пенсию можно будет уйти. Надоела мне наша собачья работа, – равнодушно сказал Пит.

      – Да брось ты! Всякая работа – собачья. Не собачий только отдых, – глубокомысленно заметил я. – Но отдыхать все время нельзя.

      – Это почему еще? – искренне удивился Пит.

      – Отдых превратится в работу. Будешь мне жаловаться: надоел мне этот собачий отдых…

      – Дурачок ты, – усмехнулся Пит. – Молодой еще…

      Мы уже проехали Дефанс, миновали громаду Большого стадиона, сквозанули на оторут 9 – в сторону аэропорта Шарля де Голля. И от этой утренней воскресной пустоты, от желто-голубого света, окутывающего город золотистой дымкой, от печально-сладкой музыки Чарли Паркера, от никнущей малахитовой зелени бульваров охватывало меня чувство щемящей грусти, смутного ощущения прощания, разлуки надолго, может быть, навсегда.

      – Что будешь на пенсии делать, Пит?

      – Жена присмотрела домик в Провансе. Там и осядем, наверное…

      – А домой, в Шотландию, не тянет?

      Флэнаган пожал плечами:

      – Там уже нет моего дома… Там – скромный риэл-эстейт. Старики умерли, ребята выросли, разъехались. Приятелей встречу на улице – не узнаю…

      – Тогда покупай в Провансе, – разрешил я. – Буду к тебе наезжать, съездим в Грасс, там дом Бунина…

      – Какой-нибудь новый русский?

      – Нет, это очень старый русский…

      – Богатый? – поинтересовался Пит.

      – Умер в нищете.

      – Странно, – покачал головой Пит. – Я не видел во Франции бедных русских.

      – Оглянись вокруг. Вот я, например…

      – Потому что ты – доброжелательный мудрец, задумчивый мьюдэк, – утешил Пит.

      – Вот это ты очень правильно заметил, – охотно подтвердил я.

      Город уплывал вместе с волшебной мелодией Паркера, которую почти совсем задушил, измял, стер тяжелый басовитый рык турбин взлетающих и садящихся самолетов. Индустриально-трущобная пустыня предместья, нахально рядящаяся под пригород Парижа.

      – Я хочу рассказать тебе смешную историю, Пит…

      Флэнаган, не отрывая взгляда от дороги, благодушно кивнул, наверное, сказал про себя по-английски: мол, валяй, мели, Емеля…

      – Я в школе ненавидел учебу…

      – Да, ты мало похож на мальчика-отличника, – сразу согласился Пит.

      – На всех уроках я читал… Закладывал под крышку парты книгу – и насквозь с первого урока до последнего звонка. У меня не хватало времени даже хулиганить.

      – Много упустил