Райский сад дьявола. Георгий Вайнер

– писать письма. И не на машинке, не на компьютере – рукой! Спасибо, что ты не взял с меня клятвы писать гусиным пером.

      Верю тебе на слово, что это зачем-то надо. И как ты любишь говорить – мне это нужнее, чем тебе.

      О моих последних подвигах ты наслышан, наверное, по радио и ТВ. И газеты побаловали вниманием, хотя в их изложении, как и требует того всякая коммерческая реклама, было гораздо больше героической и драматической чепухи, чем на самом деле. Поскольку в жизни это все скучнее, утомительнее, грязнее. Вообще сложность нашей работы состоит в том, что для русских мафиозников характерна чрезмерная готовность к немедленному бою – итальянцы до последнего момента пытаются решить вопрос тихо и только потом стреляют. А русские сначала стреляют, а потом готовы обсуждать накопившиеся проблемы.

      Кстати, можешь меня поздравить с крупным служебным повышением – я теперь «старший специальный агент ФБР». Мои коллеги говорят – кто весело, кто завистливо, – что я теперь самый молодой ССА-джи-мэн во всей конторе. Я должен гордиться и радоваться.

      А я – в грусти и растерянности. Дело в том, что мое служебное повышение – это взятка начальства мне, это, так сказать, руководящий аванс за мою будущую работу на фронте борьбы с растущей и крепнущей русской преступностью, это захлопнувшаяся дверца мышеловки. Ибо если я сейчас захочу уйти из конторы, это будет выглядеть черной неблагодарностью, мрачным свинством, предательством гражданских интересов и оскорблением так сильно верящего в меня начальства, которое настолько высоко ценит меня и досрочно поощряет.

      Если судить по справедливости, то, наверное, поощрять начальству надо не меня, а тебя – это ведь ты с малолетства заставлял меня учить русский, соблазнял его прелестями, объясняя его великолепие, наказывал за нерадивость, внушал мне неутомимо, что забыть, похоронить в себе прекрасный язык моих материнских предков – просто глупое преступление. А я всегда был послушным сыном. Естественно, тебе и в голову не приходила дикая мысль, что я буду использовать этот язык не для филологических исследований в Стэнфорде или Корнеле, а употреблю его в работе с веселыми кровожадными разбойниками с Брайтон-Бич.

      Но сирены-соблазнители из департамента персонала ФБР после колледжа взяли меня в такой оборот, они рассказывали и сулили нечто такое волшебно-таинственное — «секретность, сила, невидимая власть, причастность к ордену справедливости и надежды беззащитных» и очень многое еще волнующее и многообещающее, что мое сыновнее послушание растаяло незаметно и быстро, как льдинка в мартини.

      Я пошел продолжать образование не в Гарвард, а в академию ФБР в Куантико. Если то, чему меня там научили, – а научили меня там многому такому, о чем частные люди и не догадываются, – можно считать образованием.

      Я разочаровал тебя и обрек себя. Наверное, и то и другое было неизбежно – я и сейчас ни на секунду не жалею о пренебреженной мной ученой стезе. Но и своей участью я очень недоволен. Самое глупое, что может надумать человек в тридцать один год от роду, – это принять