Евангелие от палача. Георгий Вайнер

складывал его пополам, заталкивал обратно в рот и яростно жевал его, сосал, чмокал.

      Я все еще хотел избежать скандала. Я не люблю скандалов, в жизни никто ничего не добился криком.

      Уж если так необходимо – ткни его ножичком. За ухо. Но – в подъезде. Или во дворе.

      Сказал Истопнику негромко, вполне мирно:

      – Слушай, ты, петух трахнутый, ты эпатируешь общество своим поведением. Ты нам неинтересен. Уходи по-быстрому. Пока я не рассердился…

      Он придвинулся ко мне вплотную, дышал жарко, кисло. Бессмысленно и страстно забормотал:

      – Ах вы, детки неискупленные… грехи кровавые неотмоленные… ваш папашка один – Иосиф Виссарионович Борджиа… Иосиф Цезарев… По уши вы все в крови и в преступлениях… чужие кровь и слезы с ваших рук струятся… Вот ты посмотри на руки свои грязные! – и он ткнул в меня пальцем.

      Не знаю почему – то ли был я пьяный, оттого ослабший, потерявший свою привычную собранность и настороженность ловца и охотника, то ли сила у него была велика – не знаю. Но для себя самого неожиданно посмотрел я на свои руки.

      И все в застолье привстали со стульев, через стол перегнулись, с мест повскакивали – на руки мои смотреть. Притихли все.

      А у него горько ушли вниз углы длинного змеистого рта, и язык свой отвратительный он больше не сосал и не жевал.

      Руки у меня были сухие и чистые. Успокоился я. Не знал, что он меня подманивает.

      Спросил его:

      – Ты кто такой, сволочь?

      А он засмеялся. И выпулил на миг изо рта длинную синюю стрелку языка, зубы желтые, задымленные мелькнули.

      – Я не сволочь. Я противный, как правда. Но не сволочь. Я Истопник котельной третьей эксплуатационной конторы Ада.

      Тишина за столом стояла невероятная.

      Я никогда не думаю, как ударить. Решение возникает само, от меня совсем независимо. Потому что бьют людей очень по-разному. В зависимости от того – зачем?

      Бьют:

      – чтобы унизить,

      – чтобы напугать,

      – чтобы наказать,

      – чтобы парализовать,

      – чтобы ранить,

      – чтобы причинить муку.

      Бьют, чтобы убить. Одним ударом.

      Я понял, что дело швах, что я испугался, что происходит нечто не предусмотренное мною, когда сообразил, что раздумываю над тем, как ударить.

      Унизить его – в школьной курточке прихлебателя – невозможно.

      Сумасшедшего не напугаешь.

      Наказывать его бессмысленно – я ему не отец и не увижу его никогда больше.

      Мучить нет резона – он к мученичеству сам рвется.

      А убивать его здесь – нельзя.

      Хотя с удивительной остротой я вдруг ощутил в себе вновь вспыхнувшую готовность и желание – убить.

      – Пошел вон отсюда, крыса свинячья, – сказал я тихо, а он громко засмеялся, глаза засветились от радости.

      И я не выдержал и харкнул ему в рожу. Не мог я там его убить!

      Хоть плюнул.

      А он взялся бережно за свое длинное белесое лицо, осторожно нащупал на щеке, на лбу плевок, прижал, будто печать к штемпельной подушке, медленно растер харкотину,