Ночная жизнь моей свекрови. Дарья Донцова

а она умерла.

      Вокина наклонилась над телом и зацокала языком:

      – Ты сразу побежала выполнять просьбу шефа?

      – Сначала съела шоколадку, попила воды и заглянула в туалет, – честно призналась я.

      Лена попыталась нахмуриться, но потом заржала:

      – Ой, не могу! Лампа! Включи мозги! Перед тобой череп с широко открытыми глазами. Такое бывает?

      – Ну, по-всякому случается, – осторожно ответила я, – если честно, я не сильна в медицинской экспертизе.

      Вокина с жалостью взглянула на меня:

      – Романова, она резиновая.

      – В смысле? – растерялась я.

      – Прикол, – захихикала Лена. – Это манекен. Сегодня не первое апреля, на дворе июль, но в конторе полно шутников, тебя просто разыграли. Теперь ясно?

      – Что? – одними губами спросила я, пытаясь сдержать негодование.

      – Мне по внутреннему кто-то позвонил и велел гнать к переговорной, – объяснила Вокина, – сказал: «Давай, на ать-два, несись во вторую, да прихвати набор для реанимации, Лампе может стать плохо».

      – Ты не узнала голос? – прошипела я.

      – Неа, – легкомысленно призналась Ленка, – но ведь внутренней линией исключительно свои пользуются. Крутая кукла! Эй, ты куда?

      – Разбираться с приколистом, – процедила я и помчалась в главную гостиную.

      Макс обожает розыгрыши, подбросить в чай пластиковую муху или подложить в сумку нервной девицы искусственную мышь для него милое дело. Но мертвая «старушка» в кресле! Согласитесь, эта шутка за гранью добра и зла.

      Позабыв от возмущения роль покорной подчиненной, я влетела в комнату, увидела Макса в одном из громадных кресел, а во втором еще одну куклу, на сей раз не столь искусно сделанную, как «бабушка». Компанию мужу составлял манекен, отдаленно напоминавший мужчину. Манекен был мелким, весил явно меньше меня, с коротенькими ручками-ножками. Да и одет он был как-то по-цыгански: ярко-красная рубашка, белые брюки, мокасины, похоже, из кожи угря, парочка перстней на пальцах и здоровенные часы на запястье. Мелкие черные кудри, белесые ресницы и рыжие брови дополняли картину.

      – Все, – топнула я ногой, – больше ты меня здесь не увидишь! Идиот! Кретин! Дурак!

      – Лампа, успокойся, – велел Макс.

      Но меня понесло:

      – Болван! Разве можно так шутить?

      – Как? – прикинулся незабудкой приколист.

      – Ты посадил в переговорной череп! – заорала я.

      Максим встал, налил в стакан воды и подал мне его с самым заботливым видом.

      – Выпей, милая. Прости, что делаю тебе замечание, но череп не может сидеть, у него отсутствует, так сказать, седалищная часть.

      – У черепа старухи есть все необходимое, – возмутилась я, – ноги, руки и прочее!

      Максим опустил глаза:

      – Понятия не имею, о чем ты!

      От негодования у меня пропал голос, но уже через секунду дар речи вернулся в полном объеме, и я возмутилась:

      – Немедленно перестань прикидываться невинной овцой!

      – Скорей