Как все начиналось. Марина Ефиминюк

не зря. За зайцем из леса вышел худой облезлый волк. Голодным взглядом он уставился на несчастную кобылу и, обливаясь слюной, вожделенно высунул язык. Моя толстопузая кляча недобро покосилась на зубастого хищника и вдруг попыталась встать на дыбы. Такой резвости от нее я не ожидала. Судорожно прижав к себе Анука и тоненько заверещав, я свалилась в самую гущу ледяной дорожной жижи. Волк подскочил пуще лошади и умчался обратно в чащу.

      Мои порты промокли до нитки, в сапогах хлюпала вода, а безуспешные попытки подняться вызвали у полоумного Петушкова острый приступ веселья. Тот хохотал как душевнобольной и тыкал в мою сторону трясущимся пальцем. Впрочем, Бог не Микишка – видит, на ком шишка: Иван так закашлялся, что сам едва не вылетел из седла. Пантелей покрутил пальцем у виска, глядя на него, крякнул и, спешившись, помог мне подняться:

      – Нет, эту клячу надо сожрать! – буркнул он. – Говорил же вам, заяц на дороге к худу.

      Меня водрузили обратно на лошадь, посадили ничего не понимающего со сна мальчика и снова тронулись в путь.

      За три часа беспрерывной езды у меня заломило тело, а влажные порты задубели от ледяной корочки. Лошадь и вовсе стала припадать, превращая езду в невыносимую пытку.

      – А давайте сделаем привал, – осторожно предложила я, – и что-нибудь покушаем.

      – Женщины! – фыркнул Виль.

      – И дети! – грозно добавила я. – Малыш, ты не замерз?

      Мальчик поднял на меня совершенно счастливые глаза и звонким голосом чисто произнес:

      – Лошадка. Мама. Кататься.

      – Знает малец толк в развлечениях, – протянул гном. – Настоящий мужчина: жеребца ему, женщин и быстрой езды. Только на этой кляче, парень, далеко не уедешь, – между тем продолжал Пан со знанием дела, – да мы ее скоро сожрем!

      – Пантелей, придержи язык, – грозно прошипела я.

      – Ага, а закусим твоей мамой, – продолжил измываться Иван, – ты ведь тоже любишь человечину!

      Я бросила на него уничтожающий взгляд. Идиот, право слово.

      Мои путники, пока я раскладывала припасы, принесли хворост и попытались разжечь огонь, но ветки намокли и никак не хотели гореть.

      – Дайте я. – Иван наклонился, сделал пару взмахов руками. Пахнуло жасмином, и нас окатила теплая волна магии, а потом мокрые дрова вспыхнули, весело пощелкивая.

      После обеда, когда каша была съедена и чай выпит, мы сидели у костра, содрогаясь от одной мысли о слякотной разбитой дороге. Виль чистил свой и без того блестящий меч тряпочкой, Иван ковырялся в зубе тонкой палочкой, а я, обняв Анука, пыталась согреться. Пан вдруг спросил:

      – Вань, а за что ты Аську так ненавидишь. Глянь, девка хороша, а ты ее то сожрать, то прибить.

      Виль, явно заинтересованный сим разговором, оторвался от созерцания собственного меча.

      – Ну э-э-э… – Петушков замялся.

      – Я его сначала на дуэли победила, а потом слабительного вместо микстуры от кашля дала, – хохотнула я, вполне довольная собой.

      – Что? – Гном и перевертыш переглянулись.

      – Ага, – закричал Ваня, лицо