Детский дом и его обитатели. Лариса Миронова

другое барахло в милиции. Туда оттащили мои друганы. Менты искать не умеют…

      Захаживала и ещё. Но краж больше не было. Однако в заключение она всё же угодила – через три года. Подробностей дела я так и не узнала, но, похоже, её просто ловко «подставили». Отношения с бывшими понемногу налаживались. Они уже знали – главным образом, от моих подопечных, что заподлянок я не устраиваю, и потому держались со мной вполне либерально, умышленно, уж точно, пакостей не делали. А это было их основным развлечением в свободное от добывания «хлеба насущного» – «жрачки», «выпивона», курева и шмотья – времени. Что, кстати, приносило им чувство полного удовлетворения. Озлобленные на вест белый свет, они, конечно же, именно в воспитателях видели врагов номер один. Облить помылками – милое дело, совсем невинное развлечение. Могли и избить, покалечить даже… А вот к преступным родичам своим относились если не с нежнейшей любовью, то, всенепременно, с определенной долей заботы. Они им доверяли и считали своим последним пристанищем в этом, весьма враждебном к ним мире. Хотя, по логике вещей, «этот мир» им ровным счётом ничего плохого не делал, а все их беды были именно от нерадивости их родителей… Но дети – существа весьма иррациональные.

      Частенько украденные в детдоме вещи существенно пополняли гардероб как близких, так и не очень, родственников – тех самых, которые в семью ребенка принять не желали, а вот «презентики» от сирот охотно принимали.

      Такая вот ненавязчивая форма сиротства и опекунства…

      Бывшие, в свою очередь, делились на две касты – оседлые и бродячие. Бродячие появлялись в детском доме только по осени – чтобы вновь исчезнуть в неизвестном направлении с приходом весеннего тепла.

      Именно в эти дни, когда критическая точка в развитии отношений была благополучно пройдена, и я успешно налаживала отношения с отрядом, и прибыла первая стая «перелётных» бывших.

      Их всего насчитывалось около десятка. В детдоме появлялись под вечер, к ужину. Развалившись на диване перед входом в столовую, втихаря покуривали и вопили богомерзкими голосами, комментируя проходивший в столовой ужин:

      – Эй, рыжая! Не подавись!

      – Мочалка! – Это девочке с природными кудряшками «а ля нигер». – Помойкой закусить не хочешь?

      – Огурец! В соплях запутался!

      И все эти выкрики, конечно же, сопровождались утробным ржаньем. Подошла к незваным гостям. Ну и запашок… Некоторые «под балдой». Вежливо прошу удалиться – «покинуть помещение». А голодны, так приходите после ужина – если у повара еда останется (а еда всегда оставалась – каша, картофельное пюре, подлива, салат, какао, чай, конечно), то обязательно покормят. Но только за столами, и куртки снять, а руки – вымыть. Выслушали молча. Ошалели. Тупо переглянулись. Потом ироничный голосок:

      – А это обязательно?

      – Конечно. И лучше с мылом, – отвечаю я.

      Ржанье.

      – Обязательно ждать, спрашиваю? – уточняет вопрос бывший.

      – Без вариантов, – отвечаю строго.

      Снова ржут.

      – Основная, что ли?

      – Кашки-борзянки