Наследница Вещего Олега. Елизавета Дворецкая

Язык твой бесстыжий!

      – А ну молчать! – рявкнул раздосадованный Ингвар. Только бабьей свары в гриднице ему не хватало. – Я сказал! Подите все отсюда, а как вернутся мои люди с поля, будем дальше судить. Разорались тут!

      Хрольв ушел с тремя гридями, уводя с собой селян. Теперь Эльга уже разобралась в существе дела. В первый раз Белянец приходил с жалобой в один из тех дней, когда она целыми днями смотрела за разделкой веприных туш, вытопкой сала, копчением окороков, мытьем, выскребанием и опаливаем ножек и голов для холодца. Только поэтому такое странное и неприятное дело, как драка родных братьев из-за жены, могло пройти мимо нее. Белянец и его баба клялись, что дочь, отданная замуж за Червеца, младшего сына Радовека, уже давно жаловалась, что ее домогается старший деверь – проходу не дает. И вот однажды Загреба подстерег бабу в хлеву и завалил на солому, задрав подол; крик услышал ее муж, однако старший брат так швырнул его об стену, что проломил голову. День пролежав в беспамятстве, Червец отошел к дедам. Убитые стыдом и горем родичи нашли выход чувствам, обвинив бабу: дескать, завлекала. Но если завлекала, то к чему ей было бы кричать? – возражал Белянец. Избитая Беляница убежала к родичам, и Белянец потребовал от ее имени выкупа за смерть мужа, возвращения ее приданого и детей. И пошел с жалобой к князю. Однако Ингвар рассудил, что убийство внутри рода касается только рода, дети тоже принадлежат роду, а приданое пусть вернут. Однако и с этим Радовек не спешил: Червец женился пять лет назад, большая часть принесенных женой вещей уже пришла в негодность, и, чтобы вернуть то же количество сорочек и полотна, пришлось бы опустошить скрыню с приданым дочери.

      Эльга жалела, что не услышала об этой тяжбе вовремя. На ее взгляд, Ингвар решил не лучшим образом.

      – Если люди могут без князей решать такие дела, как жизнь и смерть, то в чем тогда наша власть? – сказала она, когда поселяне уже ушли и в гриднице остались только свои. – Какого повиновения мы должны от них ждать, если они могут насиловать своих невесток и убивать братьев, и это будет их семейным делом?

      – Да если братья вместе живут, бывает, что братовых жен пользуют понемногу, – хмыкнул Мистина. – Но обычно без шума. Свои же люди…

      – Мне плевать на жизнь и смерть всякого смерда, – отвечал Эльге Ингвар. – Он принадлежит своему роду, а вот род принадлежит мне! Род будет делать, что я скажу. В этом и состоит моя власть. А их власть отцов и старших братьев – катать по сену хоть невесток, хоть кого, меня не касается.

      – Ты не так рассуждал, когда посылал Свенельдича за мной, – Эльгу задело это рассуждение. – Я здесь потому, что я сама так решила. Если бы я позволила, как ты говоришь, чтобы мной распоряжался род, то я бы сначала год просидела в лесу с медведем, а потом вышла за Дивислава, – понизив голос, чтобы не слышали гриди, напомнила она.

      Упоминание о пользовании братовых жен Ингвару тоже не понравилось: это был не тот предмет, который уместно обсуждать между мужьями Эльги и Уты. Он спокойно раздал своих полонянок в жены десятским