Дикая собака динго, или Повесть о первой любви. Рувим Исаевич Фраерман

на Фильку.

      В конце концов, это могло быть правдой. Ведь дарят же детям вещи, о которых они мечтают. И дарят им это отцы – как часто читала об этом Таня.

      Она бросила нож на грядку и вышла за ворота на улицу.

      Филька жил через двор. Ворота его были закрыты.

      Но он широко открыл их перед Таней, и она увидела собак.

      Возле них на земле сидел Филькин отец и курил. Трубочка его хрипела так же громко, как в лесу у костра, лицо его было приветливо. Олень стоял привязанный к забору. А собаки лежали все вместе, с хвостами, скрученными на спине в кольцо, настоящие лайки. Не поднимая острых морд, протянутых на земле, они посмотрели на Таню волчьим взглядом.

      Охотник закрыл ее от зверей.

      – Они злые, друга, – предупредил он.

      А Филька добавил:

      – Это почище австралийской собаки динго!

      – Я знаю этих собак отлично, – сказала Таня. – А все-таки это не дикая собака динго. Запрягите их, пожалуйста.

      Охотник был озадачен немного. Запрягать собак летом? Эта забава была так неразумна! Но и сын попросил его это сделать. И охотник достал из сарая легкую нарту и упряжь и поставил собак своих на ноги. Они поднялись ворча.

      А Таня любовалась их нарядной упряжью, обитой сукном и кожей. Султанчики на их головах развевались, подобно белым метелкам повейника.

      – Это богатый подарок, – сказала Таня.

      Охотник был рад похвале своей отцовской щедрости, хотя произнесла ее только девочка.

      Они посидели на нарте, и Таня подержала каюр[3] – длинную палку из ясеня, окованную на конце железом.

      Собаки всё вертелись, налегая на задние ноги, – собирались бежать, тянуть нарту по голой земле. Охотник дал им за усердие юколу, которую достал из мешка. Он вынул еще из-за пазухи две другие сушеные рыбки, две крошечные корюшки, светящиеся на солнце, протянул их сыну и Тане. Филька начал громко грызть, а Таня отказалась. Но кончилось тем, что и она съела свою рыбку.

      Охотник стал собираться в дорогу. Пора было уже покинуть этот город, где олень его целый день голодал. Он загнал собак в сарай и распряг там нарту. Потом отвязал от забора оленя и дал ему на ладони соли. Вьюки же были готовы давно.

      За воротами охотник попрощался с детьми.

      Он подал Тане руку, одну, потом другую, как подают на прощание соседу, и просил по снегу приехать на собаках в гости.

      Сына же он обнял за плечи.

      – Будь, если можешь, – сказал он, – добрым охотником и ученым. – И, вспомнив, должно быть, жалобы начальника на сына, добавил в раздумье: – И носи свой платок на шее, как надо.

      Вот он уже подошел к повороту, ведя оленя в поводу, и обернулся. Лицо его было смугло, сделано будто из дерева, но и издали оно казалось приветливым. И Тане было жалко, что он так скоро исчез.

      – Хороший у тебя отец, Филька, – сказала она в раздумье.

      – Да, я его люблю, когда он не дерется.

      – Разве он дерется когда-нибудь?

      – Очень редко и лишь тогда, когда бывает пьян.

      – Вот как! – Таня покачала головой.

      – А

3

Чаще это слово употребляется в другом значении: погонщик запряженных в нарты собак или оленей.