Три венца. Василий Авенариус

изрядный.

      Тут щекотливая для него тема была и без того прервана: послышался конский топот и лай волкодава. Топот замолк за околицей; кто-то по-польски окликнул хозяина. Иосель Мойшельсон опрометью выбежал на улицу. Вслед за тем донесся опять стук лошадиных копыт: всадник помчался далее. Содержатель корчмы с развевающимися полами кафтана впопыхах влетел назад в дом и, как угорелый, заметался по горнице, клича дочь и батраков своих, того же израильского племени.

      Глава пятая

      Как объявился царевич

      Гости вопросительно следили за суетившимся стариком-евреем. Тот, что-то вспомнив, хлопнул себя рукою по лбу и подбежал к Михайле.

      – Михайлушко! Ты погодишь, значит, до утра, пока солнце встанет?

      – А что?

      – Да турицу в лесу доставать.

      – Сказал раз, что погожу. А что тебе вдруг так загорелося?

      – Стало, надо.

      Он собирался снова отойти; но проснувшийся между тем Данила Дударь удержал его за полу лапсердака.

      – Куда? Постой! На что тебе турица? Отвечай толком.

      – Вай, отстань! Недосуг!

      – Так и собака собаке молвила, когда та ее в гости зазывала: «Вау, отстань! Недосуг». «А что?» – «Да завтра хозяин с сыном едет, так надо вперед забегать да лаять». Каких таких гостей на утро ждешь, ну?

      Иосель Мойшельсон, видя, что ему не отвязаться, нехотя объяснил, что светлейший князь Адам с княгиней своей, с детьми и с царевичем Димитрием в Дубне у князя Острожского прогостил да теперь вот вперед гонца в Вишневец выслал: завтра-де тут, мимо корчмы проедут и привал сделают.

      Гости переглянулись, а хозяин воспользовался этим, чтобы увернуться и ускользнуть.

      – Так про царевича этого, стало, не все бабьи сказки? – вполголоса промолвил купец Биркин.

      – И в Киеве, и в Остроге болтали уже нам про самозванца, – сказал запорожец. – Да не всякому бреху верь.

      – Молчок, брат! – цыкнул на него Степан Маркович, опасливо озираясь. – Держи язык за зубами.

      – Да мне-то что держать, дружище? Нам, вольным казакам, не все ли едино, кто у вас там на Москве царит? А будет вашему самозванцу удача, так мы первые же, пожалуй, пристанем.

      – Самозванец ли он – это еще бабушка надвое сказала, – оживленно вмешался дикарь. – Все, что слышно об нем, так на правду похоже.

      – У нас-то, на Руси, его за беглого монаха, Гришку Отрепьева, почитают, – сдержанно заметил Биркин.

      – Вестимо, что Годунову надо было ему какой ни есть ярлык навесить. А зачем же было Годунову к Вишневецкому в Брагин тайного гонца подсылать? Зачем он подкупить его норовил? Недаром, знать, боится как огня этого «самозванца». Вишневецкий же никакого ответа ему не дал и подалей от границы, в Вишневец утек, чтобы Борисовы убийцы на сей раз ненароком как-нибудь не подобрались к царевичу.

      – Так ты, Михайло Андреич, в самом деле веришь, что то царевич?

      – А уж право не знаю, чему и верить! И так, и сяк в уме перекидывал; сколько ночей из-за дум этих глаз не сомкнул! Сам скажи,