Калямбра. Александр Покровский

>Не хватает денег роженицам и тем, кто принимает роды, и поэтому, хоть в зачатии и участвуют, думается, все поименно, предпочтительней все же удалить козявку заранее, прежде чем она успеет достичь призывного возраста.

      И с этой точки зрения государство посещает печаль.

      В связи с чем непонятно, что делать с воинским долгом.

      То есть непонятно, куда его девать в виде долга-человека или человека-долга и откуда его получать, если он все время требуется свежий?

      То есть я хотел сказать: непонятен сам механизм его образования.

      И утилизации.

      Я имею в виду долг.

      Я до такой степени имею его в виду, что мне очень хочется знать, на какой стадии своего развития человеческий зародыш им обзаводится?

      Я все еще про долг.

      До зачатия, во время оного или две-три недели спустя, когда и происходит изъятие и зародыша, и долга?

      И еще непонятно, куда девать носителя этого долга, когда в нем отпадает всякая необходимость, о чем мы, кажется, уже упоминали.

      Вот когда роженица, на которую денег не хватает, а стафилококк с потолка капает, тужится, – она выполняет свой долг или таким замысловатым образом передает его приплоду?

      А может быть, долг вообще возникает как совокупность усилий и матери, и плода? А? Как вы считаете? Может быть, вот оно? А? Как вы полагаете? Может быть, оно, то большое, косматое, вечно меняющее свою форму, содержание и воззрение на стыд, слепое, беспощадное нечто, именуемое в простонародье государством, нам в долг, а мы ему в ответ?

      Как вам кажется?

      Может быть, оно нам чисто морально дает возможность подготовиться к родам, а потом за это, за то, что оно предоставило время, одно только время на подготовку и больше ничего, и спрашивает по всей форме?

      И в этом случае время как неуловимая категория превращается в нечто материальное и уловимое – в приплод, который нужно потом на какой-то период отдать в общее пользование, чтоб его временно поимели все?

      Я думаю, что я прав.

      Фу! Наконец-то! Добрались. Слава Богу!

      Вот как трудно порой уразуметь!

      Как тяжело иногда самому разобраться в одном только слове или понятии.

      Например, в слове «долг», тем более что иногда он бывает «священным», после чего плавно перетекает в «гражданский».

      Фу! Просто гора с плеч.

      Так, знаете ли, радостно иногда бывает уяснить для себя то, о чем вокруг все только и толкуют, доказывают что-то со сливочной пеной у рта. Хотя спроси у них, что такое «долг», откуда он взялся, – ничего-то они не ответят.

      Только глаза свои безумные вылупят и начнут: «Да как же», «Да вот же», «У нас в государстве»…

      Тьфу, у вас! В государстве. Тьфу!

      Да. Хорошо хоть разобрались.

      Ну, теперь можно поговорить о водоплавающих.

      То есть о них, о героях, о моряках, о тех, кто в стужу и по колено.

      О них.

      Им государство, которое, как мы выразились, некоторым образом существует в виде отдельных своих бесформенных, безжалостных проявлений, и тому есть немало всяческих свидетельств, предоставило возможность подготовиться к родам? Предоставило? А? Что? Что вы на меня так смотрите?

      Да, предоставило.

      Они им воспользовались?

      Ну, кто как.

      Все! Точка! Государство им ничего не должно.

      А они должны. И, прежде всего, должны умереть, если время подошло, потому что все герои, едрена вошь!

      А герои всегда умирают, если подошло их время.

      И в этом-то, собственно, и состоит, как мне видится, основной способ утилизации и их, и их циклопического долга.

      ПРО ФЕДЮ

      Входили мы в «Свиное рыло». Так это место в Польше называется. Там устье реки, ну и узкое все, до неприличия. На вход – в очередь стой. И все стоят: подводные лодки, баржи, корабли, плоскодонки.

      Скучно. Командир на мостике, а тут мичман Федя Федотов – радиометрист и крестьянин – покурить вылез:

      – Товарищ командир, разрешите?

      – Кури, куда тебя деть! – говорит ему командир, а потом добавляет: – Кури в последний раз.

      Это командир со скуки оговорился, а Федя – уши торчком:

      – А чего это в последний раз, товарищ командир?

      А тот ему лениво:

      – Так тебя ж НАТО затребовало.

      Надо сказать, что командир просто так брякнул, но событие уже начало набирать свои обороты.

      – Зачем это?

      – Так ты ж датского вертолетчика утопил.

      Федя – глаза с мандарин – с придыханием:

      – К…как?…

      – А так! Помнишь, ты вылезал наверх с фотоаппаратом датский вертолет фотографировать?

      – Ну?

      – И